Что сейчас с ириной скворцовой. Жизнь после боба. Длительный судебный процесс

В гостях у сайт российская бобслеистка Ирина Скворцова. Жизнь Ирины разделилась на "до" и "после" в результате трагедии, случившейся в 2009 году на бобслейной трассе в немецком Кёнигсзее. Произошло столкновение экипажей. Ирина Скворцова получила страшные травмы. После этого были годы борьбы, операций, реабилитации и Олимпиада в Сочи, на открытии которой Ирина сидела рядом с президентом России.

Ирина Скворцова: Со мной случилось чудо

Трагедия в немецком Кёнигсзее

— Могли бы вы рассказать о том, что вы помните о той трагедии, которая произошла в 2009 году на трассе бобслеистов в немецком Кёнигсзее. Почему это произошло, с вашей точки зрения? Официально говорят, что это ошибка судьи.

— Официально — да, ошибка судьи, он выпустил на красный свет. Конечно, прошлая жизнь как сон. Не верится, что она была. Как будто я всю жизнь на костылях. Мы приехали из Австрии в Германию в Кёнигсзее вечером в воскресенье, поужинали, посидели в интернете и пошли в гостиницу спать. Наутро за нами приехала машина, тренеры, и мы поехали на трассу.

Там я уже помню все смутно. Приехали, прошлись по трассе, Надя пошла с тренерами, потому что ей нужно знать траекторию трассы, я тоже пошла изучать трассу, потому что мне нужно знать, где тормозить. Я ее прошла несколько раз, запомнила, куда и какие повороты, и пошла разминаться. Размялись, сидим в раздевалке с ребятами, смеемся, ждем старта. Тут заходит один из наших пилотов и говорит: "А почему вы тут сидите? Вас объявили".

Я не знаю, как так получилось. Я никого не виню, вполне возможно, что стартующие поменяли списки, потому что я уверена была в Наде, она сказала, что мы стартуем перед нашим экипажем. Нас объявили, мы побежали, шлемы уже одевали на ходу, уже в шиповках, в костюме. Прибежали, там боб стоял, нам его вытащили на трассу, потому что оттуда стартуешь. Надя села в боб. И я села в боб. Я сгруппировалась, нас отпустили. И все.

— Да. А дальше было 13 января. Дальше я могу сказать только со слов, которые мне передали. Потому что я была в шоковом состоянии. Произошло столкновение, я пыталась встать на ноги, орала, что я не чувствую ног. Крики, оры, кровь. Не знали, что делать. Меня пытались утихомирить, это не получалось, потому что в шоковом состоянии человек может поднять бетонную плиту. Это факт.

В итоге "скорая" меня утихомирила уколом. И все. Вроде как, со слов очевидцев, я очень долгое время провела на трассе, потому что не знали, как меня транспортировать. В клинике в Рамштайне я пролежала две недели примерно. За эти две недели мне делали операции, переливание, сшивали все, что могли, и непосредственно искали, куда меня дальше перевести. Потому что эта клиника маленькая была, а мне уже нужен был центр побольше, более профильный.

Разослали мое резюме в несколько клиник. Отозвалась клиника, где мой профессор сейчас работает, делает операции. Приехал его заместитель, посмотрел на меня, посмотрел на анализы, привез их врачу. И врач уже сказал: "Давайте попробуем, но я не уверен, что она до Мюнхена долетит". Потому что перевозить только на вертолете, а вертолет — это смена давления, давление — это значит расширение сосудов, а если расширение сосудов, а они сшиты, то возможна кровопотеря. Но, по счастью, мы долетели до Мюнхена, и там я уже лечилась. Открыла глаза уже 13 января.

Операции и реабилитация

— Как вы восстанавливались после этой трагедии на трассе? Как вы нашли какие-то крючки, за которые можно было зацепиться?

— Мне врачи не говорили изначально диагноз. Когда я проснулась, естественно, я задавала вопросы: когда я вернусь в , когда я могу тренироваться. А врачи уходили от ответа: "Ира, давай полечимся, потом видно будет". Потом уже был реабилитационный центр, и вот в реабилитационном центре, когда я упала на одной из прогулок и встать уже не смогла, в тот момент я поняла, что спорт забыт и все забыто.

— Как вы выходили из этого состояния?

— Дальше опять пригласили психологов, потому что увидели мое состояние, нужно было срочно работать, иначе бы я ушла в себя. Все было нормально. Но потом случился внеплановый абсцесс. Мне немцы "запороли" ногу, они довели пятку до некроза. И я забила тревогу, отправили фотографии моему врачу, и он говорит: "Срочно на операционный стол". Мне сделали операцию. И я понимаю, что опять мне с нуля нужно начинать. Естественно, психика не выдерживает, я ушла в депрессию. Опять вызвали психолога, потому что я с врачами не разговаривала.

— И опять операции?

— Нет, после заключительной операции в 2010 году на пятке, оказалось, что у меня аллергия на нитки. После этого был реабилитационный центр и отъезд в Россию. Здесь хорошая реабилитация. Я была довольна ей.

— Как по вашим ощущениям, все операции уже позади?

— Нет. Я только в декабре 2013 года пластику начала. Еще не меньше двух лет.

— А внутри уже все сделали?

— Нет, со спиной еще проблемы. Семь операций, и все впустую. Не знаем, что делать. Где-то сидит бактерия. И не можем понять, где.

Олимпиада в Сочи

— А расскажите, как вы попали на -2014 в Сочи? И что там вообще происходило?

— Я приехала после полостной операции из Мюнхена, это был как раз декабрь 2013 года. Вернулась, начались проблемы со здоровьем. Я по "скорой" попала в российскую больницу. Пока лежала в этой клинике, пришла смс, что администрация президента приглашает меня на церемонию открытия Олимпийских игр, связь через минспорт. Я пишу: "Да, я согласна". Они говорят: "В 7 утра мы вас ждем, адрес такой-то и такой-то, вылетаем в Сочи".

Накануне я выписываюсь из клиники. Утром встаю, укладка, макияж, прическа, оделась, сумку на плечо, в машину и в назначенное место погрузки. Это чартерный рейс, и мы вылетаем с опозданием на час. Прилетаем поздно. Естественно, времени переодеться нет, надо ехать к Мутко на мероприятие. Там выясняется, что я в Москве оставила аккредитацию. Срочно звонить. А она в базе уже есть, ее нужно просто срочно распечатать и доставить мне. Слава богу, я вспомнила на мероприятии, что у меня ее нет, а иначе это было бы просто феноменально.

После мероприятия мы уже поехали на стадион. Там ко мне подошли и сказали: "Ирина, вы сидите в президентской ложе". Дали значок, говорят: "Прицепите себе на одежду на видное место, чтобы вас пропустили охранники". Я прицепила его на свое красное пальто, уже знаменитое, и дяденька говорит, можете пройти в президентскую ложу. Я прошла. Там уже многие собрались, с кем мы ехали, с кем были на мероприятии у Мутко. Все сидим, разговариваем, еще до открытия время есть.

Тут всех начинают потихоньку рассаживать, ко мне подходят и говорят: "Ирина, пройдемте. Вас проводят туда, где вы сидите". Я говорю: "Нет. Еще сорок минут до открытия Олимпиады, там холодно, я не пойду туда". Это я сейчас понимаю, почему меня хотела туда посадить заранее. Я сижу дальше в тепле, уюте на диванчике. Потом опять ко мне подходят и говорят: "Ирина, ну уже время, пойдемте". Я говорю: "Ну ладно".

Меня проводили, сказали: "Ваше место, присаживайтесь". Сзади сидят ребята, фигуристы, говорят: "Ни фига себе, с президентом сидишь". Я говорю: "Да ладно!". Меня больше всего пугало и волновало, что будут камеры — не то, что рядом будет Владимир Владимирович. Он же просто человек, из плоти и крови. А тут камеры, а тут весь мир. Вот так я, в принципе, попала на открытие Олимпиады.

— Последний вопрос, довольно неприличный. Откуда берутся деньги на реабилитации, операции в Германии?

— Это то, что я по суду выиграла после аварии. Мне выплатили компенсацию. Вот на эту компенсацию я сейчас и лечусь. Пока лечусь. Дальше, конечно, нужно будет смотреть и, естественно, зарабатывать деньги, если эти закончатся, на следующие операции.

— Ирина, что доктора обещают? Вы полностью восстановитесь?

— Вообще, мне немцы сказали, что я на коляске всю жизнь буду. А я уже без костылей периодически могу ходить по квартире. Но я с ними буду всю жизнь, стопу я не чувствую, я ею не шевелю, но я ее ощущаю, как стоит она, есть ли поверхность или нет, и это уже прогресс.

Нервы у меня не должны были восстановиться, ногой я не должна была шевелить, должна была на коляске ездить. Поэтому никаких прогнозов никто не дает. Я сейчас на реабилитацию даже не езжу, мне надоело. Я жить хочу нормально, ходить с друзьями в театры, в кино, на выставки, в кафе. Я хочу ездить на отдых. Я не хочу эти белые стены видеть.

Подготовила к публикации Мария Сныткова

23 ноября 2009 года во время тренировочных заездов — за три дня до розыгрыша Кубка Европы — на санно-бобслейной трассе в Кенигзее (Германия) произошла трагедия. Из-за ошибки судьи мужской экипаж на полной скорости врезался в стартовавший чуть раньше женский экипаж с 21-летней Ириной Скворцовой. Все остались целы, кроме Ирины, которая получила травмы, «несовместимые с жизнью». Ирину экстренно доставили в местную больницу, а затем в клинику в Мюнхене. Чтобы девушка не умерла от болевого шока или потери крови (в общей сложности в нее потом влили 24 л крови), врачи на полтора месяца ввели ее в состояние искусственной комы. Через четыре месяца Ирину перевели в реабилитационный центр. За десять месяцев, проведенных в Германии, она перенесла более 50 операций.

Полную версию интервью с бобслеисткой Ириной Скворцовой читайте в весеннем номере приложения Forbes Woman, которое выйдет 27 февраля 2014 года вместе с мартовским номером журнала Forbes.

Аварию я не помню. Помню только, как легла в боб в ноябре 2009 года, а проснулась 13 января следующего года. А как ехали, как столкнулись, мозг вычеркнул. Вся моя старая жизнь — как сон. Временами даже сомневаюсь: неужели действительно когда-то ходила, бегала, танцевала? Хотя прекрасно помню эти ощущения. Когда я вышла из комы, самым страшным показалось не то, что я лежу в трубках в реанимации, а что я проспала Новый год! Как это так, у меня было столько планов, а я все проспала!

Врачи не сразу мне сказали, что со мной. Я постепенно, дозированно получала информацию. До апреля — пока не началась реабилитация — всерьез думала, что вернусь в бобслей. Я этим жила, поэтому, наверное, и не наложила на себя руки. У меня был стимул: оставалось четыре года до Олимпиады — это святое для спортсменов. Я все распланировала: два года на восстановление, два — на подготовку. У врачей спрашивала: «А я смогу поднимать штангу, прежний вес?» Они смотрели на меня удивленно и уходили от ответа.

После аварии неповрежденными у меня оказались только голова (не считая сотрясений), руки и грудь. Ниже — все искорежено. И даже сегодня, если я случайно вижу себя в зеркале, реву. В квартире, кстати, я избавилась от всех зеркал. После комы все надо было начинать с нуля. Я заново училась дышать. С аппаратом искусственного дыхания легкие работали на полную. А тут — раз! — отключили. И нужно самой, а сил нет. Глазами ору: «Подключите обратно, задохнусь!»

О боли я даже говорить не хочу. Обезболивающие поначалу давали раз в час, потом — реже, чтобы не вызывать привыкания. Анестезия действовала всего 20 минут, остальные 40 я корчилась от боли — постоянной, и тупой, и острой, непроходящей.

Лежа в реанимации, я долго злилась на Бога: «За что? Почему я? Да лучше бы не выжила в этой аварии, зачем мне такая жизнь нужна!» Я до сих пор не могу ответить на эти вопросы. Хотя и говорят, что Бог посылает только то, что человек может выдержать... Со временем злость прошла, осталось только смирение. Единственное, что удерживало меня от самоубийства, так это то, что позвоночник был цел и что ногу удалось сохранить. А иначе не пережила бы, нашла бы способ покончить с собой прямо там, в реанимации.

В апреле 2010 года я переехала в реабилитационный центр. Продолжала учиться ходить. Перед тем как сделать шаг, прорабатывала его в голове: «Вот сейчас поставлю ногу сюда, а руки передвину вот так». Очень долго к этому привыкала. И однажды упала на гальку — нога поехала, и сделать я ничего не смогла. Вот тогда пришло осознание, что со спортом покончено, — и это была катастрофа.

Все мои мечты, все, к чему я стремилась двадцать один год моей жизни, оторвали и выбросили. Бегать — нельзя, кататься на коньках — нельзя, прыгать — нельзя. Каблуки и юбки, которые я так любила, — тоже никогда нельзя. А жить-то тогда зачем?

Я сидела в коляске, ревела и больше ничего глобального не планировала. Ближайшие цели теперь были максимум на полгода. Первая — встать с коляски. Да, ногу не чувствую, не шевелю стопой, но кость есть, упор есть. Отлично, значит буду тренироваться. Я училась сама передвигаться, мыться. Падала, но все равно повторяла. Минимум полчаса нужно было, чтобы промозговать схему и залезть в ванну, например. И еще сорок минут на то, чтобы продумать, как вылезти из мокрой ванны.

Журналисты быстро навесили на меня ярлык: «Она сильная». Но я не сильная, это просто маска — надела и пошла. Я все время говорю: «Улыбайтесь, это всех раздражает». Я знаю, что меня обсуждают за спиной: мол, квартиру ей подарили, машина есть, на телевидение зовут, деньги на лечение получила, а ей все мало, все куда-то лезет. А я не лезу. Ни на одно интервью я не просилась и на работу не умоляла взять.

И помощи я не прошу. Если пробка — езжу на костылях на метро. Когда не было машины, передвигалась на трамвае, маршрутках. В транспорте я никогда не прошу уступить место, потому что встать потом еще тяжелее, чем сесть. Обычно стою у дверей и наблюдаю, как меня сканируют. В Германии, если даже без головы проедешь, не будут пялиться. А у нас, если какой-то изъян, тут же рассматривают. Очень неприятно. Но иногда бывает по-другому: еду в метро, настроение на нуле, и подходит вдруг парень или девушка: «Вы Ирина? Можно с вами сфотографироваться?» И все — у меня улыбка до ушей, на весь день заряд радости.

В инвалидную коляску я больше ни за что не сяду. Моя следующая задача — вообще обходиться без костылей. В прошлом году я получила водительские права. Сначала меня долго не принимали ни в одну автошколу, потом инструктор не понимал, как меня учить. Стопу правой ноги я не чувствую, управляюсь одной левой. Но ничего, приноровилась. Экзамены сдавала без блата, по-честному. Получив права, на следующий день поехала за город на машине.

Сейчас мне 25 лет, и больше всего на свете я хочу выйти замуж и родить ребенка. Тем более что врачи говорят, что родить с помощью кесарева сечения я смогу.

Без спорта я — никуда. Сейчас учусь в Педагогическом институте физической культуры (ПИФК) в магистратуре, выбрала специальность «спортивный психолог». Мне это интересно. И я на собственном опыте знаю, насколько важна психология в стрессовых ситуациях.

Страшная авария разделила жизнь Ирины Скворцовой на «до» и «после». 23 ноября 2009 года на санно-бобслейной трассе в Кенигзее экипаж Евгения Пашкова и Андрея Матюшко врезался в боб, где были Надежда Филина и Ирина Скворцова, которая приняла на себя страшный удар. Врачи говорили, что с такими травмами выживает один человек из ста. Ирина выжила. Доктора пророчили ей: «Ты будешь передвигаться только на инвалидной коляске». Ирина встала и пошла. Да, на костылях. Но сама.

Позади почти восемь лет лечения в Германии. 74 операции. А сколько еще впереди, никто не знает.

Перед нами сидела улыбчивая девушка, а мы про себя думали: «За что ей все это?»

Ирина не унывает. Прыгнула с парашютом, управляет машиной одной левой ногой, стреляет в тире из пистолета, параллельно ищет, какому делу посвятить себя. «Ее энергии на десятерых хватит!» - восхищались коллеги, глядя на Ирину. И это не преувеличение.

Ты не можешь чувствовать боль

Буквально час назад мне сказали, что на 11 ноября есть договоренность о встрече с врачом, - Ирина начала с самого важного. - Но я попросила перенести на двадцатые числа ноября, чтобы успеть найти квартиру. Это, правда, дорого. Поэтому, скорее всего, будет комната.

- Когда у вас была последняя операция?
- В марте. Я езжу в Германию два раза в год.

- Сколько еще прогнозируют операций?
- Уже боюсь загадывать… Всего было 74. Я спрашивала лечащего доктора: «Махенс, ну хоть виден какой-то лучик в конце туннеля?» - «Маленький. Сколько еще нужно операций, никто не знает».

- 74 операции под наркозом. Это вредно для сердца.
- Бывает, оно покалывает, но я не собираюсь останавливаться. Вложила столько времени и денег... Как бы это страшно ни звучало: лучше умереть на операционном столе, чем жить с таким телом.

- Вам не предлагали лечиться в России?
- Я не доверяла. Мне делали операции за границей, я была наслышана о немецкой медицине. Не хотела менять руку врача, который собрал меня с нуля (речь идет о немецком докторе Гансе-Гюнтере Махенсе, оперировавшем Ирину Скворцову. - «Спорт День за Днем»).

- Кто оплачивает операции?
- Я сама. Те деньги, что выиграла по суду, в России не трачу, только на лечение в Германии (немецкий суд удовлетворил иск Ирины на сумму 650 тысяч евро к Немецкому союзу бобслея и скелетона. - «Спорт День за Днем») . Я знала, что понадобятся дорогие операции, но не представляла, сколько их будет нужно.

Деньги вам отсудили, но судья Петер Хелль, ошибочно выпустивший на трассу экипаж Пашкова и Матюшко, так и не извинился?
- Мы виделись на Олимпиаде в Сочи. Подошел ко мне: «Привет». Я улыбнулась и поздоровалась в ответ. Опустила глаза на аккредитацию и увидела фамилию «Хелль». Если бы в этот момент он сказал: «Извини, мне жаль»…

- А что Хелль?
- Спросил меня: «Ты не хочешь со мной разговаривать?» - «Нет». В этот момент у меня были полные слез глаза. Я развернулась и ушла.

- Он не пытался окликнуть?
- Думаю, это было бесполезно. Немцы, конечно, чопорный народ, но не настолько же быть циником.

- Хелль не понес никакой кары?
- Он выплатил штраф в Германии (3600 евро. - «Спорт День за Днем») . Мы понимали, что не получим от него тех денег, которые запрашивали. Поэтому у нас было еще два ответчика: Международная федерация бобслея и скелетона и Немецкий союз бобслея и скелетона.

- Когда вы пришли в себя после аварии, надеялись, что будете выглядеть, как сейчас?
- Я знала, что попала в аварию. И даже находясь в коме, видела сны, как лечусь. Только не в Германии, а в Австрии. Когда увидела палату, самый большой шок был от того, что на календаре 13 января, а не 23 ноября. Немецким врачам запретили озвучивать мой диагноз. Они считали, что я всю жизнь буду на коляске. При этом я всем говорила, что обязательно встану на ноги. Оставалось еще четыре года до Олимпиады в Сочи: два на восстановление, два на подготовку. Я терроризировала врачей вопросами, могу ли поднимать штангу, работать с теми же весами…

- Как они реагировали?
- Уходили от ответа: давай ты сначала выпишешься, тогда будет видно. Не могли мне сказать: «Девочка, забудь про спорт. Коляска до конца жизни». Уже потом я узнала, что была серьезная угроза ампутации правой ноги.

- Когда вы первый раз увидели свои ноги после аварии?
- В реанимации точно нет. Перевязки делали под общим наркозом. Только один раз я увидела свой живот в скобах. Такой ужас! Был красивый плоский животик, а тут скобы и непонятно что (улыбается).

- То, что немецкие врачи ошиблись с прогнозом, это чудо?
- Два раза стоял вопрос об ампутации правой ноги. Все-таки ее сохранили. Для симметрии. Сшили как могли. По всем параметрам она не должна была шевелиться, а нервы - прорастать. Но они каким-то чудом проросли. Когда меня брали за ногу, я говорила, что мне больно. «Ты не можешь ее чувствовать, - удивлялись врачи. - Закрой глаза». Закрываю глаза. Они мне тыкают по ноге: «Где больно?» - «Здесь, здесь и здесь». - «Это невозможно!» По медицинским показателям я не должна была ходить, но я встала.

- Врачи были в шоке?
- Поначалу об этом знал только Махенс, потому что еще был судебный процесс и везде указывали, что я на коляске. Попробовала ходить без костылей еще в декабре 2010 года. В феврале 2011-го, когда приехала на чемпионат мира по бобслею в Кенигзее, заехала в клинику к Махенсу. Встала с коляски, прошла по кабинету без костылей. Махенс, смотри! Первые пять минут его можно было ни о чем не спрашивать. Потому что передо мной сидел ребенок! Он меня щупал: «Что ты делаешь в России? Это же невозможно! Ты ходишь без костылей…»

Молоко вместо безопасности

- Вы рассказывали, что в начале лечения вас посещали мысли о самоубийстве.
- Это когда были сильнейшие боли в реанимации, а мне давали обезболивающее только раз в час. Немецкие врачи считали, что у меня так называемые фантомные боли. И еще боялись вызвать привыкание к лекарству на наркотической основе. При этом говорили: «Да какие у тебя боли? Тебе сохранили ногу для симметрии. Там ничего не может болеть». Обезболивающее не убирало боль, а лишь притупляло. На двадцать минут. Остальные сорок ты просто лезешь на стенку. Как будто тебя переехали ниже бюста. Я кричала, плакала… Но вместе с тем сознавала, что, если что-то с собой сделаю, мне привяжут руки к кровати.

- Мама с первого дня была рядом?
- Да, как приехали в Германию.

- А папа?
- Он потом приехал в реабилитационный центр. Родители давно в разводе. Папа с нами не жил. Мы не общались. Не знали, как у него со здоровьем. Решили, пока со мной непонятная ситуация, ничего ему не сообщать. Чтобы его еще не откачивали.

- Во время лечения ощущали, что вас не забыли?
- Пока лежала в реанимации, Интернета и телевизора не было. Телефоном пользоваться не разрешали. Только для экстренных переговоров с Россией. А вот в реабилитационном центре я залезла в Интернет и обнаружила около тысячи сообщений в «Одноклассниках» и порядка полутора тысяч в «ВКонтакте». До сих пор со многими общаюсь. Сейчас как раз после интервью встречусь с молодым человеком, с которым мы семь лет общались в «ВКонтакте».

- Это он пригласил вас в Петербург?
- Нет-нет! (Смеется.) У него семья, дети. Мы просто очень хорошо общаемся в Сети.

- От кого была самая неожиданная поддержка?
- Не ожидала, что меня посетит Сергей Лавров. (Министр иностранных дел Российской Федерации. - «Спорт День за Днем».) У него в графике не было встречи со мной. Просто отнесся по-человечески. В пяти минутах езды от моей клиники проходил Саммит по безопасности. Лавров навестил меня, спросил, что нужно. Мама сказала: «Психолог».

- Помог?
- Через неделю со мной уже работали психологи. Российские, из МИДа.

- А были те, кто, напротив, отстранился?
- Есть ряд знакомых, которые так поступили. Мы стали реже созваниваться. А из друзей ни одного не потеряла.

- Надежда Филина, с которой вы ехали в бобе, навещала?
- Мы тогда обе подставились под удар. Просто так получилось, что она сидела впереди. Все, кроме меня, встали и пошли. Ребята, как мне говорили, выступали уже на следующем этапе. Надю не пускали на трассу. Ее психологическое состояние не позволяло кататься. Она меня навещала в российском реабилитационном центре. Сейчас мы, конечно, реже созваниваемся, но с праздниками друг друга поздравляем (улыбается).

После таких страшных ударов люди начинают верить в знаки судьбы. 23 ноября 2009 года у вас не было предчувствия, что не надо садиться в боб?
- Я знаю, о чем вы говорите. Меня посетило такое чувство в Латвии за полгода до столкновения в Кенигзее. Встала утром, села на кровать и говорю соседке: «Не хочу ехать на тренировку». Она меня спрашивает: «В чем дело?» - «Боюсь». - «Ир, да ладно, мы уже здесь месяц катаемся». В итоге я поехала на тренировку, и у нас с Надей произошло жуткое падение на спину. Неделю ходила в корсете. Спина очень болела. Когда мы упали, я сказала: «Поэтому и боялась».

- А в тот роковой день?
- Вообще ничего не было. Один из тренеров потом рассказывал: «Ир, ты помнишь, что мне говорила?» - «Нет». - «Я тебе сказал: “Ира, аккуратно держись в бобе, Надя первый раз на этой трассе“. И что ты мне ответила?»

- Что?
- «Где здесь можно купить молоко? Мне надо протеины разбавлять». (Смеется.) Тренер недоумевал: «Я ей про безопасность рассказываю, а она о молоке».

Боялась не президента, а камер

На Олимпиаду в Сочи вы все же попали. Во время церемонии открытия журналисты обсуждали, кто это сидит рядом с президентом России.
- Улетали в Сочи с утра чартерным рейсом. Встала в три утра. Сделала прическу, макияж. Взяла два телефона, фотоаппарат. Думаю, незаметно приеду на открытие, посмотрю и уеду. В Сочи прилетели с опозданием. Не было времени переодеться. Когда все регистрировались в гостинице, я сказала, что в розовых легинсах на прием к Виталию Мутко не поеду. Пойду в туалет переодеваться.

- А что здесь такого? Мутко - человек демократичный.
- Я понимаю, но розовые легинсы, которые видны за километр, - это все же не для приема. Быстро переоделась. Посмотрела на себя в зеркало: для сельской местности сгодится.

- Сочи - сельская местность?
- Вы уже не первый, кто задает этот вопрос. Это у меня крылатая фраза. Я могу ее и для Москвы использовать.

- Понятно.
- Приехала на стадион, а мне говорят: «Ирина, на церемонии открытия вы сидите в ложе с президентом». За сорок минут до начала снова подошли: «Пойдемте, мы вас посадим». - «Там холодно, не пойду». Я же не знала, почему они заранее рассаживают (улыбается). Люди, которые подошли ко мне, переглядываются. У них паника. Не могут какую-то девчонку посадить! Остается десять минут. Снова подходят: «Ирина, ну все, пойдемте». Показали место и ушли. Я убрала костыли под сиденье, поставила пакеты, вид хороший. Сейчас буду фотографировать! Нам еще предложили согреться перед церемонией…

- Заботливые.
- Чуть-чуть алкоголя было в крови. Легкое фуршетное настроение, когда уже ничего не страшно (смеется) . Смотрю: два места свободны. Ну, наверное, кто-нибудь подойдет, до начала еще есть время. Ребята, которые рядом сидят, говорят мне: «Ничего себе, ты рядом с президентом». - «Да ладно». С третьей попытки я понимаю, что они не шутят.

- Алкоголь выветривается?
- За долю секунды! И до меня доходит: Путин, камеры, весь мир, а у меня макияж, сделанный в три утра, и прическа из серии «сойдет для сельской местности»?! (Смеется.) Я не президента боялась, а камер. Что буду плохо выглядеть.

- Когда Путин появился, вы уже были морально готовы?
- На иголках точно не сидела. Путин - тактичный, воспитанный мужчина. Он, естественно, поздоровался за руку, присел на свое место. Спросил, как я себя чувствую. Потом у нас с ним были короткие диалоги по поводу того, что происходит на стадионе. Плюс Путин помог мне с переводом слов Томаса Баха (президент МОК. - «Спорт День за Днем») , который сидел рядом с Владимиром Владимировичем.

- Ощущали напряжение, сидя в ложе?
- Естественно, мне пришлось продумывать, как себя вести. За месяц до этого была полостная операция на животе.

- Как же вы сидели?
- Три часа с прямой спиной в корсете. Было сложно подниматься, когда играли гимны. Ну и еще некомфортно от камер.

Была бегунья, стала зомби

- Мы понимаем, как мальчики увлекаются футболом, а девочки - гимнастикой. Как люди заболевают бобслеем?
- Наверное, эти люди «подсели» на адреналин. Любят скорость. Там такие ощущения! (Смеется.) До этого занималась легкой атлетикой. Бегала 200 и 400 метров. Была мастером спорта и неоднократной чемпионкой России. Меня планировали перевести на 400 метров с барьерами, где видели мои перспективы, но я немного сдала психологически.

- Почему?
- Две сложные травмы. Из-за них пропустила два летних сезона и чемпионат Европы в своем возрасте. Меня должны были снять с зарплаты - единственного дохода. В то время еще с родителями были не очень хорошие отношения. И… сдалась. Сказала, что не хочу больше заниматься спортом. Лучше пойду работать.

- Кем?
- Продавцом-консультантом в спортивном магазине. Но там был такой график… Меня два месяца не видели. Думали, куда-то уехала. Четыре дня в неделю работала. Остальные три просто отсыпалась.

- Так тяжело?
- Целый день на ногах. Приходилось приезжать на работу на первой электричке, потому что надо было помыть зал, приготовить магазин к открытию. А потом закрыть. Я приходила домой в час-два ночи.

- На следующий день снова на работу…
- Если ставили два дня подряд, можно было приехать не к восьми утра, а к десяти. Приходишь как зомби. Целый день на ногах. Только полчаса на обед.

- В таких магазинах на продавца еще могут повесить украденную вещь.
- Бог оградил.

- Пережив страшные аварии, люди становятся сильно верующими. Вас ведь навещал батюшка в Германии.
- Мне предлагали исповедаться, а я даже не знаю, как это делается (улыбается) . Хожу в храмы, когда очень захочется. Еду за рулем по МКАДу и думаю: хочу к Матроне. Разворачиваюсь, еду к Матроне. Было у меня такое. Сорок минут простояла в очереди. Руки замерзли до такой степени, что машину зубами открывала.

- Гоняете на машине?
- Да! Управляю одной левой ногой. Когда по трассе уезжаю из Москвы, то, конечно, отрываюсь по полной (смеется).

- На какой скорости отпускаете педаль газа?
- Чаще всего перед камерой. Пока у меня рекорд: 211 километров в час.

- Есть желание его побить?
- Если машина позволит, почему нет? (Улыбается.) Но я не езжу бесшабашно. В рамках разумного. Друзья говорят: «Когда ты за рулем, мы не боимся. Ездишь быстро, но аккуратно». Никакого не подрезаю. Еду под 180-190 километров в час, а в машине спят.

- Когда учились водить, инструктор сильно кричал?
- Меня вообще не брали в автошколу. Хотя все справки были собраны. Но как только слышали, что я на костылях и буду управлять одной левой ногой, сразу отказывали в обучении. На тот момент были автошколы для инвалидов, но там все управление на руле. Если я захочу за границей взять машину напрокат, будет проблема из-за пометки в правах, что они для инвалида. Естественно, я хотела обычные права.

- Как вам отказывали в автошколах?
- Я приходила, а мне говорили: «Ой, у нас машины нет, у нас инструктора нет». Давали понять, что не хотят брать.

- Кто помог?
- Телеведущий «России‑1» Эрнест Мацкявичюс. Он как-то спросил: «У тебя есть права?» - «Какие права? Я не могу в автошколу устроиться». На следующий день после разговора с ним я уже звонила в автошколу и договаривалась, что приеду.

- Россия - страна блата.
- Ну как блата? Два месяца занималась наравне со всеми.

- Имеется в виду то, как вы попали в автошколу.
- Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

- Почему вы раньше не попросили о помощи?
- Честно говоря, я не из тех людей, кто будет ходить и просить. Проще за кого-то попросить, чем за себя. Пришла в группу автошколы на пять занятий позже. Мне предложили: «Либо в новую группу, либо будешь догонять». - «Буду догонять».

- Получилось?
- Догнала. Ездила на занятия на метро, с пересадками. Два месяца. Пять раз в неделю. Как на работу. Когда первый раз села в машину, мы с инструктором поехали на площадку. А его уже предупредили: «Ты будешь заниматься с девочкой на костылях». Директор звонил ему после каждого занятия. Инструктор не выдержал: «Успокойтесь, нормально она водит».

На первом занятии я уже сама доехала до метро. Экзамен сдала с первого раза.

Плюхнулась на диванчик

- Когда произошел контакт между вами и руководителями Ассоциации спортивной прессы?
- Их первый фестиваль прошел в 2011 году. Буквально за пару месяцев до него меня пригласили быть соведущей Виктора Гусева. Сижу и думаю: «Что? Как?» Столько времени прошло, а я до сих пор тушуюсь перед камерами.

- Стоп-стоп. У вас же была программа на телевидении, где вы брали интервью у паралимпийцев.
- Это, может, со стороны я казалась спокойной, а внутри - ураган эмоций! (Смеется.) Выступление перед людьми - еще сложнее.

- Можно было отказаться.
- Я написала в ответ: «Ничего не умею, ничего не знаю, но согласна». (Смеется.)

- Что было дальше?
- Дальше мне позвонила Нина Витальевна Зверева (член Академии российского телевидения. - «Спорт День за Днем»). Я приехала к ней в Москву. Мы записали небольшое видео. Она была Гусевым, я - Ирой. Под меня сделали весь сценарий. По неопытности я его весь выучила. Мы вышли на сцену. Виктор стал импровизировать, а я поворачиваюсь к нему: «В сценарии такого нет». (Смеется.)

- У вас не возникало желания перейти в паралимпийский спорт?
- Нет. Два года назад тренер по лыжам говорил: «Мы тебя заберем к себе. У нас девчонок не хватает». - «Не-не, все, хватит».

- Чего сейчас хотите?
- Семь лет я посвятила только лечению, особенно последние четыре года.

- Игра стоит свеч.
- Да, я делаю операции и восстанавливаюсь, но, с другой стороны, не работаю и не знаю, чем хочу заниматься. Только спустя семь лет нашла себе хобби.

- Какое?
- Стрельба из оружия (смеется).

- По живым мишеням?
- Нет, что вы! До этого я и с парашютом прыгала, и на мотоцикле каталась…

- С парашютом?
- У меня сзади был инструктор. Я только подняла ноги, а он приземлялся. Как-будто плюхнулась на диванчик.

- Ну вы даете. Играть в гольф не пробовали?
- Это слишком скучно для меня. Я люблю драйв, адреналин, скорость. Была бы возможность, участвовала бы в гонках на машинах. Но там много зависит от механики.

Время не лечит. Только притупляет

- Вы говорили, что больше всего на свете хотите выйти замуж и родить ребенка.
- Ой, когда это было? Лет пять назад? (Смеется.) Я из тех людей, которые могут приехать на чашечку чая в шесть часов вечера, а в пять утра рвануть в другой город.

- Надо найти себе такого же легкого на подъем человека.
- Это опасно! (Смеется.) Мне нужен тот, кто будет меня хоть как-то останавливать.

- На свидания ходите?
- Нет. Так получается, что либо я нравлюсь молодым людям, а они мне нет, либо наоборот (улыбается) . После аварии личная жизнь совсем не складывается.

- А до аварии?
- Был один… Мы не встречались, просто общались. Потом случилась авария.

- И перестали общаться?
- Периодически созванивались, но постепенно все сошло на нет. Я прекрасно понимала, что у нас не будет никакого продолжения.

- Узнавали, как у него сложилась жизнь?
- Женился! (Смеется.)

- Вы сможете родить? Что говорят врачи?
- Чисто теоретически внутренние органы не так сильно пострадали. Ну а практически… нет никаких гарантий. Пока не хочу об этом думать. Мне все равно еще два-три года оперироваться.

- Какую дистанцию можете пройти без костылей?
- По квартире хожу без них. Иногда выбегаю из квартиры: «А где костыли? Где я их оставила?» Метров пятьсот без них точно пройду, потом начинают болеть ноги.

- От чего испытываете самый большой дискомфорт? Может, сталкивались с откровенной бестактностью?
- Логика у людей странная (улыбается). Я приехала в гости к подруге. Поднимаюсь с ее соседом на лифте. Он смотрит на меня: «А что случилось?» - «В аварию попала». - «Машина хоть цела?»

- Оригинал.
- И это он на полном серьезе. Груда железа важнее человека. Дискомфорт - это когда идешь на какое-то мероприятие в вечернем платье и на костылях. Все такие красивые, на каблуках, а я так не могу. И еще хромаю без костылей. Плюс смотришь на себя в зеркало: «Да, теперь я знаю, как выглядит монстр Франкенштейна» (улыбается) . Мне Махенс в 2011 году сразу сказал: «Ты же понимаешь, что я не верну тебе такое тело, как было». - «Понимаю, но сделайте так, чтобы я могла надевать брюки, юбки и платья. И разница в ногах не привлекала внимание». - «Это постараюсь».

- Большая разница?
- Очень! Две трети мышц пришлось удалить. Костыли теперь на всю жизнь. Они делают правую ногу объемной, чтобы она соответствовала левой.

- В общественном транспорте уступают место?
- Не всегда. Иногда делают вид, что спят или слишком увлечены книгой. Бывало, я стояла на перроне, пассажиры видели свободное место, и я думала, что меня снесут. Даже в вагон не зайду.

- Одна живете?
- С котом Жорой (смеется) . Раз в неделю приезжает мама, помогает убираться.

- Много времени проводите в компьютере?
- Больше за рулем. До аварии я как рассуждала: «Это успею сделать, это потом». Сейчас есть возможность - делаю, нет - подождем. Мне позвонили в девять утра: «Будешь спать или поедешь прыгать с парашютом?» Час на сборы. Я вылетаю из квартиры.

- Часто думаете о том, почему эта авария случилась именно с вами?
- Такие мысли часто приходили, когда лежала в реанимации. Боли были адские… Многие говорят, что время лечит. Но ничего оно не лечит. Только притупляет. Смириться с произошедшим невозможно. Я могу даже поплакать. Естественно, когда никто не видит.

- Жора видит.
- Это да, он у меня настоящий мужчина.

Интересная история о сильной женщине-спортсменке Ирине Скворцовой. Ирина Скворцова - профессиональная российская бобслеистка, чья карьера, можно сказать, оборвалась несколько лет назад из-за ошибки судьи. Мужской экипаж на полной скорости врезался в стартовавший чуть ранее женский экипаж с 21-летней Ириной. Девушка была на волосок от смерти, но она, как истинный спортсмен, продолжала изо всех сил бороться. Читайте далее рассказ Ирины Скворцовой о том, как изменилась её жизнь после этой страшной трагедии.

Все остались целы, кроме Ирины, которая получила травмы, «несовместимые с жизнью». Ирину экстренно доставили в местную больницу, а затем в клинику в Мюнхене. Чтобы девушка не умерла от болевого шока или потери крови (в общей сложности в нее потом влили 24 л крови), врачи на полтора месяца ввели ее в состояние искусственной комы. Через четыре месяца Ирину перевели в реабилитационный центр. За десять месяцев, проведенных в Германии, она перенесла более 50 операций.

Год назад Ирина избавилась от инвалидной коляски. Сейчас она ходит на костылях, сама водит машину, работает тележурналисткой на ВГТРК, а также стала приглашенной гостьей на Олимпиаде Сочи-2014.
Ниже - ее рассказ о прошедших четырех годах.
Аварию я не помню. Помню только, как легла в боб в ноябре 2009 года, а проснулась 13 января следующего года. А как ехали, как столкнулись, мозг вычеркнул.
Вся моя старая жизнь - как сон. Временами даже сомневаюсь: неужели действительно когда-то ходила, бегала, танцевала? Хотя прекрасно помню эти ощущения. Когда я вышла из комы, самым страшным показалось не то, что я лежу в трубках в реанимации, а что я проспала Новый год! Как это так, у меня было столько планов, а я все проспала!Врачи не сразу мне сказали, что со мной. Я постепенно, дозированно получала информацию. До апреля - пока не началась реабилитация - всерьез думала, что вернусь в бобслей. Я этим жила, поэтому, наверное, и не наложила на себя руки. У меня был стимул: оставалось четыре года до Олимпиады - это святое для спортсменов. Я все распланировала: два года на восстановление, два - на подготовку. У врачей спрашивала: «А я смогу поднимать штангу, прежний вес?» Они смотрели на меня удивленно и уходили от ответа.После аварии неповрежденными у меня оказались только голова (не считая сотрясений), руки и грудь. Ниже - все искорежено. И даже сегодня, если я случайно вижу себя в зеркале, реву. В квартире, кстати, я избавилась от всех зеркал. После комы все надо было начинать с нуля. Я заново училась дышать. С аппаратом искусственного дыхания легкие работали на полную.

А тут - раз! - отключили. И нужно самой, а сил нет. Глазами ору: «Подключите обратно, задохнусь!»О боли я даже говорить не хочу. Обезболивающие поначалу давали раз в час, потом - реже, чтобы не вызывать привыкания. Анестезия действовала всего 20 минут, остальные 40 я корчилась от боли - постоянной, и тупой, и острой, непроходящей.Лежа в реанимации, я долго злилась на Бога: «За что? Почему я? Да лучше бы не выжила в этой аварии, зачем мне такая жизнь нужна!» Я до сих пор не могу ответить на эти вопросы. Хотя и говорят, что Бог посылает только то, что человек может выдержать... Со временем злость прошла, осталось только смирение. Единственное, что удерживало меня от самоубийства, так это то, что позвоночник был цел и что ногу удалось сохранить. А иначе не пережила бы, нашла бы способ покончить с собой прямо там, в реанимации.В апреле 2010 года я переехала в реабилитационный центр. Продолжала учиться ходить. Перед тем как сделать шаг, прорабатывала его в голове: «Вот сейчас поставлю ногу сюда, а руки передвину вот так». Очень долго к этому привыкала.

И однажды упала на гальку - нога поехала, и сделать я ничего не смогла. Вот тогда пришло осознание, что со спортом покончено, - и это была катастрофа.Все мои мечты, все, к чему я стремилась двадцать один год моей жизни, оторвали и выбросили. Бегать - нельзя, кататься на коньках - нельзя, прыгать - нельзя. Каблуки и юбки, которые я так любила, - тоже никогда нельзя. А жить-то тогда зачем?Я сидела в коляске, ревела и больше ничего глобального не планировала.
Ближайшие цели теперь были максимум на полгода. Первая - встать с коляски. Да, ногу не чувствую, не шевелю стопой, но кость есть, упор есть. Отлично, значит буду тренироваться. Я училась сама передвигаться, мыться. Падала, но все равно повторяла. Минимум полчаса нужно было, чтобы промозговать схему и залезть в ванну, например. И еще сорок минут на то, чтобы продумать, как вылезти из мокрой ванны.
И вроде уже что-то получалось, как вдруг - бац! - операция, потом опять, внеплановая. И все с нуля. На несколько недель выбываешь из строя, и мышцы забывают все, чему заново научились. Я на месяц ушла в себя. Не разговаривала с врачами, отвечала на все вопросы «I don’t understand», отворачивалась. Не мыла голову, ничего не хотела, тупо смотрела сериалы, даже в соцсети не заходила.

Но иногда бывает по-другому: еду в метро, настроение на нуле, и подходит вдруг парень или девушка: «Вы Ирина? Можно с вами сфотографироваться?» И все - у меня улыбка до ушей, на весь день заряд радости.В инвалидную коляску я больше ни за что не сяду.

Моя следующая задача - вообще обходиться без костылей. В прошлом году я получила водительские права. Сначала меня долго не принимали ни в одну автошколу, потом инструктор не понимал, как меня учить. Стопу правой ноги я не чувствую, управляюсь одной левой. Но ничего, приноровилась.

Экзамены сдавала без блата, по-честному. Получив права, на следующий день поехала за город на машине.Сейчас мне 25 лет, и больше всего на свете я хочу выйти замуж и родить ребенка. Тем более что врачи говорят, что родить с помощью кесарева сечения я смогу.Без спорта я - никуда.
Сейчас учусь в Педагогическом институте физической культуры (ПИФК) в магистратуре, выбрала специальность «спортивный психолог». Мне это интересно. И я на собственном опыте знаю, насколько важна психология в стрессовых ситуациях. На днях она открывала олимпиаду в Сочи вместе с президентом Владимиром Путиным.