По дороге на Эверест (впечатлительным не смотреть) January 22nd, 2017
Эверест не даёт гарантий. Не имеет значения, насколько вы опытны и осторожны: на пути к вершине смерть будет подстерегать вас на каждом шагу. Пройти мимо трупов альпинистов, для которых это восхождение стало последним - одно из самых сложных испытаний, заготовленных Эверестом для своих гостей.
Фрэнсис Арсентьев (Francys Astentiev).
Причина смерти: переохлаждение и/или отёк мозга.
Эвакуация тел погибших альпинистов представляет большую сложность, а зачастую и вовсе невозможна, поэтому в большинстве случаев их тела навсегда остаются на Эвересте. Проходившие мимо альпинисты почтили память Фрэнсис, накрыв её тело американским флагом.
Фрэнсис Арсентьев совершала восхождение на Эверест вместе со своим мужем Сергеем в 1998 году. В какой-то момент они потеряли друг друга из виду, и больше никогда не смогли воссоединиться, погибнув в разных частях горы. Фрэнсис умерла от переохлаждения и возможного отёка мозга, а Сергей, вероятнее всего, разбился при падении.
Джордж Мэллори (George Mallory).
Причина смерти: травма головы в результате падения.
Британский альпинист Джордж Мэллори, возможно, был первым человеком, которому удалось побывать на вершине Эвереста, но точно мы этого уже никогда не узнаем. Последний раз Мэллори и его напарника по связке Эндрю Ирвина видели во время восхождения на Эверест в 1924 году. В 1999 году легендарный альпинист Конрад Анкер обнаружил останки Мэллори, однако, они не дают ответа на вопрос, удалось ли ему достичь вершины.
Ханнелора Шмац (Hannelore Schmatz).
В 1979 году на Эвересте погибла первая женщина - немецкая альпинистка Ханнелора Шмац. Её тело застыло в положении полусидя, так как изначально у неё под спиной находился рюкзак. Когда-то мимо тела Шмац, которое можно было увидеть чуть выше лагеря IV, проходили все альпинисты, совершавшие восхождение по южному склону, но однажды сильные ветры развеяли её останки над стеной Кангшунг.
Неизвестный альпинист.
Одно из нескольких тел, найденных на больших высотах, и так и оставшихся неопознанными.
Цеванг Палджор (Tsewang Paljor).
Причина смерти: переохлаждение.
Труп альпиниста Цеванга Палджора, одного из членов первой индийской группы, попытавшейся совершить восхождение на Эверест по северо-восточному маршруту. Палджор погиб во время спуска, когда начался буран.
Труп Цеванга Палджора на сленге альпинистов называется «Зелёные Ботинки». Он служит ориентиром для скалолазов, совершающих восхождение на Эверест.
Дэвид Шарп (David Sharp).
Причина смерти: переохлаждение и кислородное голодание.
Британский альпинист Дэвид Шарп остановился передохнуть недалеко от Зелёных Ботинок, и не смог продолжить путь. Другие альпинисты проходили мимо медленно замерзающего обессиленного Шарпа, но не имели возможности оказать ему помощь, не создавая при этом угрозы для своей собственной жизни.
Марко Литенекер (Marko Lihteneker).
Причина смерти: переохлаждение и кислородное голодание в связи с проблемами с кислородным оборудованием.
Словенский альпинист погиб во время спуска с Эвереста в 2005 году. Его тело было найдено всего в 48 метрах от вершины.
Неизвестный альпинист.
Причина смерти не установлена.
Тело ещё одного альпиниста, которое было найдено на склоне и не было идентифицировано.
Шрия Шах-Клорфайн (Shriya Shah-Klorfine).
Канадская альпинистка Шрия Шах-Клорфайн покорила Эверест в 2012 году, но погибла при спуске. Её тело лежит в 300 метрах от вершины, обёрнутое канадским флагом.
Неизвестный альпинист.
Причина смерти не установлена.
Что такое горная болезнь?
Горная болезнь (или высотная гипоксия) развивается, когда люди не могут адаптироваться к низкому уровню кислорода на больших высотах.
Чаще всего болезнь протекает в легкой форме: появляется головная боль, тошнота, нарушение дыхания, одышка, сильное сердцебиение и слабость.
Но в редких случаях течение болезни может привести к фатальным последствиям из-за отека мозга и легких.
Признако горной болезни начинают проявляться при подъеме на высоты более 2500 метров. Но считается, что тибетцы обладают геном, позволяющим длительное время находиться на больших высотах, не испытывая никакого недомогания.
Около 30% людей испытывают легкую или среднюю форму горной болезни и возвращаются в норму самостоятельно через несколько часов или дней. Однако у 1-3% людей развивается тяжелая форма гипоксии. Смерть от горной болезни на Эвересте - не редкость.
В 2014 году 16 шерп погибли в результате схода лавины. Это вызвало череду протестов, и сезон восхождений пришлось закрыть досрочно.
В следующем 2015 году 18 альпинистов погибли на Эвересте из-за последствий землетрясения в Непале. После этого все маршруты были закрыты.
Когда пути на вершину вновь были открыты весной этого года, на гору устремились сотни альпинистов. Восхождениям благоволила и погода.
В итоге к 11 мая 2016 только с непальской стороны вершины смогли достичь около 400 человек. Однако, за это время альпинист из Индии скончался на Эвересте, став третьим погибшим при спуске с вершины за три дня. Субхаш Пол умер в воскресенье, на следующий день после того, как взошел на гору в сопровождении местных проводников-шерп.
Вместе с Полом на Эверест поднимались еще два альпиниста из Индии, которые сейчас числятся пропавшими без вести.
Несколькими днями ранее на Эвересте погибли голландец Эрик Арнольд и австралийка Мария Стридом. Их смерть наступила в результате высотной гипоксии, известной также как "горная болезнь".
С момента первого восхождения на вершину Эвереста в 1953 году на склонах погибли более 200 человек
Я посмотрел на Тенцинга и, несмотря на то, что его лицо скрывали вязаный шлем, очки и кислородная маска, сплошь облепленные сосульками, увидел, что он оглядывается по сторонам с заразительной улыбкой
У Тенцинга был повод улыбнуться. Минуту назад молодой шерп Тенцинг Норгей и новозеландец Эдмунд Хиллари достигли вершины высочайшей точки планеты - Эвереста.
С момента, когда была определена высота горы в 8848 метров, и стало ясно, что именно это и есть заветный полюс высоты планеты Земля, прошло 100 лет. И вот первые люди ступили на его вершину. До них это пытались сделать не единожды: национальные экспедиции самых разных стран, отлично подготовленные и оснащённые, бросались на штурм Эвереста и уходили ни с чем, а бывало и оставляли на склонах горы не только свои надежды и амбиции, но и трупы друзей и коллег.
Гора Эверест (Джомолунгма), 8848 м - самая высокая точка планеты Земля.
Тенцинг с разными экспедициями семь раз пытался подняться на вершину Джомолунгмы - так его народ называет Эверест. Покорение высочайшей горы планеты стало его заветной мечтой, сокровенным желанием всей жизни.
Я терпел неудачи и начинал сначала, снова и снова, не с чувством ожесточения, которое ведет солдата на врага, а с любовью, словно дитя, взбирающееся на колени своей матери
Тенцинг Норгей, «Тигр снегов»
С 1921 года 11 экспедиций предшествовало первой удачной. И тогда и сейчас экспедиции в горы, а тем более в такие сложные, как Гималаи, были очень дорогостоящими. Десятки носильщиков-кули, тонны продовольствия, горы дорогущего новейшего снаряжения: палатки, обувь, инструменты, кислород. Помимо длительных тренировок и подготовки, альпинизм требует и внушительных затрат. Например, сейчас восхождение на Эверест со стороны Непала для одного человека стоит 25 тысяч долларов. Из Китая дешевле, но сложнее.
С момента своего рождения в 1786 году альпинизм был спортом богатых, развлечением элиты, причём элиты не только в финансовом смысле, но и физическом, спортивном, интеллектуальном. Лишь в Советском Союзе и некоторых других странах соцлагеря альпинизм стал доступным и массовым спортом для простых людей - за всё платило государство и профсоюзы. И здесь в полной мере проявилась благородная природа этого увлечения: ни в одном виде спорта нет такого процентного соотношения академиков, докторов наук, кандидатов и талантливых интеллектуалов. Расхожая фраза «физики-лирики» полностью оправдывала себя в горах. Все эти люди стремились осуществить свою мечту - увидеть мир с высоты, стать самыми лучшими, самыми быстрыми, самыми умелыми. Достичь вершины со своими товарищами и вместе порадоваться этому - вот основная цель каждого альпиниста.
Мы поднялись. Мы ступили на вершину. Мечта стала явью. Первым делом мы сделали то, что делают все альпинисты, взойдя на вершину горы: пожали друг другу руки. Но разве можно было ограничиться этим на Эвересте! Я принялся размахивать руками, потом обхватил Хиллари, и мы стали колотить друг друга по спине.
Тенцинг Норгей, «Тигр снегов»
Восхождение
Подготовка к восхождениям - длительное и трудное дело. На это требуется в среднем полтора-два месяца, хотя на сам штурм вершины уходит не более двух дней, если, конечно, позволит суровая погода.
Покорение гор-восьмитысячников (всего их четырнадцать) - весьма нетривиальная задача даже для опытных альпинистов. Сложные маршруты, требующие хорошей техники прохождения, тщательной страховки и долгого времени на подготовку маршрута усугубляются наличием высоты и отсутствием кислорода. Чем выше вы поднимаетесь над уровнем моря, тем ниже становится давление и разреженней атмосфера. На высоте в 8000 метров содержание кислорода в воздухе в три раза ниже, чем на уровне моря. Падает и давление, вступают в действие другие негативные факторы, усугубляемые невероятными физическими нагрузками. При сложных восхождениях альпинистам требуется иногда до 10 000 ккал в час. Предлагаю измерять это число в «биг-маках» с учетом средней потребности обычного человека в 3000 ккал в сутки. Альпинисты резко теряют в весе - до 10−15 кг за 6−8 недель.
Организм человека полностью перестраивается для работы на такой высоте, и без этой качественной и постепенной перестройки - акклиматизации - рассчитывать на какой-то успех невозможно. Более того, неподготовленные должным образом люди рискуют даже лишить себя возможности вовремя спуститься, если станет совсем плохо - так быстро может наступить развязка. Для акклиматизации восходители попеременно поднимаются на высоты всё выше и выше и спускаются для ночёвок в лагеря на меньшей высоте. Люди, рождённые в горных регионах, акклиматизируются быстрее и успешней - именно этим объясняется уникальная способность непальских шерпов так эффективно работать в высокогорье.
Помимо умения лазать по скалам и льду, использовать специфическую технику восхождений, страховаться, ставить палатку на тесном пятачке и ещё тысячи вещей, альпинисты должны быть идеально подготовлены в физическом плане. Участников первой советской экспедиции на Эверест в 1982 году отбирали по «космической» программе - все они обладали безупречным здоровьем и атлетическими кондициями.
Подготовкой дело не ограничивается. Выполнение задачи в столь экстремальных условиях способно обеспечить только самое лучшее снаряжение: верёвки, ледорубы, кошки, крючья, закладки, карабины, штурмовые палатки, кислородные баллоны и горелки - всего не счесть. Приспособления, инструменты и одежда для покорения гор совершенствуются годами - это всегда высокие технологии, передовые достижения науки и опыт сотен профессионалов. Каждая мелочь должна быть проверена и перепроверена множество раз, чтобы не подвести в самый ответственный момент, когда вы висите над пропастью в 2 километра, и от смерти вас отделяет лишь верёвка толщиной 8 мм и стальной карабин, забитый в скальную стену.
Покорение Гималаев - длительный процесс с закладкой промежуточных лагерей, переноской снаряжения между ними с десятками ходок туда и обратно, провешиванием перил, вырубанием ступеней и перекидыванием мостов через трещины ледника. Но есть и другой, так называемый «альпийский» стиль, который применяют для некоторых гор попроще. В этом случае восходители несут всё снаряжение на себе, когда стартуют из базового лагеря. В этом случае при каждой ночёвке приходится разворачивать и сворачивать лагерь, тащить на себе всю еду и снаряжение - килограммы верёвок и крючьев. Альпийский стиль более спортивен и сложен. Но он становится всё более популярным: это ещё одна возможность установить рекорд. Взобраться соло без кислорода в альпийском стиле по нехоженому маршруту - что может быть круче?
Зона смерти
Выше 7500 метров начинается зона смерти, здесь нельзя находиться долго, нельзя нормально работать и жить. Организм не способен к восстановлению на такой высоте и работает, используя лишь внутренние резервы. Сверхлюдей не существует, и даже у отлично подготовленных спортсменов с железным здоровьем нет адекватного нагрузке запаса прочности.
Абсолютное здоровье восходителей - это самая важная составляющая успеха. В кратчайшее время легкая простуда превращается в смертельно опасный отёк лёгких; хронические заболевания обостряются до крайних стадий; низкое давление ослабляет кровеносную систему, что грозит тромбофлебитами - воспалением сосудов, когда тромб, оторвавшись, может застрять в самых важных местах вроде лёгких, сердца и мозга и лишить жизни за три минуты. А ещё и специфическая горная болезнь, кислородное голодание, дезориентация, отёк мозга, жесточайшие обморожения, вывихи, переломы…
Иногда кислородное голодание и истощение преподносят сюрпризы даже самым опытным и подготовленным альпинистам. Например, Райнхольд Месснер, один из величайших восходителей планеты, первым покоривший все восьмитысячники, вспоминал:
Я просто прозябаю, как растение… каждое движение стоит массы волевых усилий… Боль во всем теле… Ощущение, возникшее несколько часов назад, что у меня есть невидимый спутник, усиливается. Я даже спрашиваю себя, как же мы разместимся в этой крошечной палатке. Кусок сухого мяса разделяю на две равные части. Оборачиваюсь. Убеждаюсь, что я один.
Использование кислорода в баллонах снижает опасность фактора гипоксии, самого частого критического состояния на высоте. Но кроме самого кислорода для дыхания нам необходим углекислый газ. Именно он заставляет работать лёгкие. Когда содержание CO2 в крови превышает определённый уровень, мозг автоматически подаёт команду мышцам, и они совершают цикл вдоха-выдоха. На высоте кислорода мало, окисляться в крови нечему, и дыхание усложняется ещё больше. Альпинистам хорошо знакомо чувство, когда во время ночёвки на большой высоте они просыпаются с очень глубоким вдохом и очень неприятным чувством, как будто только что умерли. Это значит, что дыхательные рефлексы затормозились, и кислород слишком долго не поступал в кровь.
Помимо всех этих штучек с газами, на больших высотах действуют и другие малоприятные факторы: температура постоянно понижается, а вот скорость ветра и частота шквалов наоборот. На вершине Эвереста температура никогда не поднимается выше нуля, в летний период в среднем держится на отметке -19С, ночами падая до -50С. Вместе с оборудованием альпинисты вынуждены тащить на себе килограммы тёплой одежды, и всё равно редко бывают случаи, когда группа возвращается без обмороженных конечностей, а порой и потерянных пальцев на руках и ногах. Несколько ампутированных фаланг пальцев - вполне обычная примета серьёзных восходителей.
«Цена Лхоцзе». Руки советского альпиниста Владимира Каратаева после сложнейшего восхождения на Лхоцзе (8516 м).
Яркое солнце поднимает настроение, дарит людям минуты тепла и наслаждения - особенно если этой весной вы смотрите на него во время офисных перекуров. На высоте солнце греет плохо, выше границы облачности светит в течение всего дня и очень ярко, так как слабо рассеивается атмосферой. На большой высоте солнечная радиация так сильна, что потеряв солнцезащитные очки во время подъёма, можно полностью ослепнуть за несколько часов. Жёсткое отражённое от девственно белого снега солнце выжигает сетчатку моментально. Зрение через какое-то время восстанавливается, но о продолжении восхождения в такой ситуации не может быть и речи.
Все эти трудности люди преодолевают лишь ради нескольких минут на вершине горы- вполне возможно, самых ярких мгновений в их жизни. Побывать на «крыше мира», увидеть Землю с самой высокой её точки - это дорогого стоит. Альпинисты, покорившие все восьмитысячники (а это всего 31 человек) - это поистине суперэлита человечества, лучшие из лучших, стоящие в одном ряду с олимпийскими чемпионами, великими путешественниками, первооткрывателями, учёными. Но и без экстремальных достижений подобного рода, альпинизм - прекрасное увлечение, достойное настоящих мужчин. Благородное и трудное дело, требующее полной самоотдачи и ответственной подготовки. Стремление забраться выше всех, несмотря на все трудности, осуществить свою мечту - не это ли качество двигает человека вперёд?
Печальные цифры
По итогам прошлого сезона (2013) с 1953 года на Эверест взошли 6871 раз, на вершине побывали 4042 человека - некоторые по нескольку раз. Больше всех знаменитый Апа Шерпа - 21 раз.
Но добраться до вершины удаётся не всем, как и спуститься с неё.
С момента первой попытки восхождения в 1921 году на склонах Эвереста погибло 264 человека. Самый страшный случай произошёл совсем недавно, в апреле 2014 года, когда лавина поглотила разом 16 проводников-шерпов.
Эверест не является самым опасным среди всех восьмитысячников - смертность в последние годы, с улучшением качества снаряжения и подготовки, снизилась до 3,6%, а всего составляет около 6%. По общей статистике первое место уверенно удерживает Аннапурна (8091 м) - до 41% смертей (в последние годы 19,7%), а на Канченджанге (8586 м) смертность составляет 22%.
На склонах Эвереста лежат десятки тел, вывезти их с такой высоты практически невозможно. Это стоит огромных денег, и не каждый спасательный отряд возьмётся за такую работу. Постоянные минусовые температуры, низкая влажность и снег консервируют трупы, и они хорошо сохраняются, служа зловещим напоминанием о ценности жизни и важности техники безопасности.
Цеванг Палджор по посмертному прозвищу «Зелёные ботинки», погибший в мае 1996 года, отмечает высоту в 8500 метров.
За 93 года регистрируемых восхождений на Эверест было два действительно масштабных трагических случая. 11 мая 1996 года внезапно налетевшая сильнейшая буря застала у самой вершины сразу нескольких поднимавшихся и спускавшихся групп, в том числе коммерческих «Консультантов по приключениям» и «Горного безумия». Спасательная операция была затруднена критическими погодными условиями, низкой температурой и подготовкой некоторых участников. Жертвами трагедии всего за несколько часов стали семь человек, в том числе три индийских альпиниста из пограничной службы, включая вышеупомянутого Цеванга Палджора. Один из лучших советских альпинистов, казахстанец Анатолий Букреев, работавший инструктором в «Горном безумии», самоотверженно сражался за жизнь своих клиентов и всех застигнутых бурей и лично смог спасти трёх человек.
Этот случай поставил под вопрос целесообразность и уместность коммерциализации Эвереста, а также моральные аспекты спасения терпящих бедствие. Расхожая фраза «выше 7000 метров существует иная мораль и совесть» появилась именно тогда и до сих пор порождает ожесточённые споры. Правильно ли отказываться от достижения вершины, на которое затрачено столько сил и финансовых средств, чтобы рискуя собственной жизнью без гарантии на успех пытаться спасти человека, самостоятельно поставившего себя на грани жизни и смерти?
Другой случай произошёл недавно - в апреле 2014 года, когда лавина поглотила 16 шерпов-проводников. Это самый массовый случай гибели людей на Эвересте с начала экспедиций. Трагедия подняла важные вопросы обеспечения деятельности шерпов в экспедициях, когда зачастую к ним относятся гораздо хуже, чем к другим участникам и пытаются эксплуатировать сверх всякой меры. Сразу после гибели своих товарищей, профсоюз проводников начал требовать пересмотра условий работы на горе и улучшения условий труда, что назревало уже очень давно.
Смерть и страшные травмы - частые спутники альпинистов. В случае с особо сложными экстремальными восхождениями соло, без страховки и напарников, начинает действовать суровый принцип «ошибся-умри», и находятся люди, готовые следовать и ему. Альпинизм - одно из самых экстремальных увлечений в мире, и с такими опасностями приходится мириться ради уникальности получаемых ощущений.
***
Сэр Эдмунд Хиллари, посвящённый в рыцари Елизаветой II, не остановился на достигнутом. Он покорил ещё 10 вершин в Гималаях, достиг Южного и Северного полюса, служил послом в Непале и прожил долгую, полную приключений жизнь, став, пожалуй самым известным новозеландцем за всю историю этого государства.
После восхождения Тенцинг Норгей стал без преувеличения суперзвездой всего восточного мира, хоть он и не получил дворянского звания от Королевы Великобритании, поскольку это было запрещено законами его страны. Тем не менее, он был награждён высшей национальной наградой - Непальской звездой. Удостоился медали Георга в Англии, медали Хаббарда - высшей награды Национального Географического Общества США - и других.
Город Шамони в Савойских Альпах, издавна известный своими альпийскими проводниками, избрал Тенцинга почетным гражданином. По всенародной подписке в Индии и Непале для него и его семьи был построен небольшой дом в Дарджилинге. Индийское правительство организовало в Дарджилинге школу альпинизма для шерпов, и Тенцинг, пройдя в 1954 году практический курс альпинизма в Бернских Альпах в Швейцарии, был назначен директором школы. С тех пор его жизнь была подчинена интересам народа. Работа над книгой, интервью, званые обеды, многочисленные встречи и приёмы, автограф-сессии. Тенцинг был неграмотным человеком, но шутил, что столько раз написал своё имя для поклонников, сколько не каждый человек написал слов за всю свою жизнь.
Человек Востока на вершине мира рука об руку с Человеком Запада - это символ, надежда и знак новой эпохи постколониальных отношений в мире. Восхождение на Эверест стало не только спортивным и личным достижением, но и в полной мере достижением всего человечества, открывшим путь к новым свершениям и раздвинувшим границы возможностей человека как в физическом, так и моральном плане.
Путешествовать, познавать и изучать - значит жить. Мир велик, и его не увидишь сразу весь, даже с вершины Эвереста.
Тенцинг Норгей, «Тигр снегов»
Высочайший пик нашей планеты, Эверест, получил своё название в 1865 году весьма случайно: по имени британского начальника геодезической службы сэра Джорджа Эвереста. При этом ни Непал, ни Тибет не были британскими колониями. Гора носит также местное название «Мать богов»: по-тибетски Джомолунгма, по-непальски Сагарматха. По вершине проходит граница Непала и Китая (Тибета). Восхождения можно совершать с обеих сторон.
Мощный гигант со знаменитой скошенной вершиной – Эверест, производит на туристов очень сильное впечатление. В одном ряду с ним находится ещё несколько восьмитысячников: Дхаулагири, Аннапурна, Чо Ойю, Макалу, Канченджанга, Манаслу: они хорошо видны с самолёта, но Эверест выделяется даже среди этих гигантов. Этот пик - одна из самых великих святынь местного населения, как и гора Кайлаш – обитель богов. Но на Кайлаш, в отличие от Эвереста, восхождения запрещены, а высочайшая вершина мира стала коммерческим объектом. По данным на июнь 2017 года, всего на Эверест взошли 4833 альпиниста, некоторые – неоднократно. Погибло 288 человек.
Эверест – морское дно
Гималаи начали формироваться очень недавно – 60 млн лет назад, после столкновения Индийской и Азиатской литосферных плит. Таким образом, самые высокие горы мира сложены осадочными породами и сравнительно недавно были морским дном. На высоте 4000 метров над уровнем моря находят конкреции с аммонитами – ископаемыми морскими раковинами.
Уникальная профессия: гид по восхождениям на вершину мира
Большинство восхождений совершается организованно: альпинисты объединены в группы под руководством своих и местных горных гидов. В Непале существует специальная служба: в начале сезона на сложные участки и ледники доставляются лестницы и верёвки, с их помощью создаётся хрупкая дорога для восходителей. Группы идут в сопровождении носильщиков, поваров, офицеров связи. Главный гид-альпинист называется «клайминг-шерпа»: он следит за безопасностью непосредственно на маршруте. Слово «шерпа» означает и народ, и специальность, а также служит фамилией. Среди местного населения очень многие связаны с туризмом, в том числе с восхождениями. Гид Апа Тенцинг Шерпа был на вершине Эвереста 21 раз.
«Пробки» на 8000
В сезон по классическому маршруту восхождения идут сотни человек. А путь всего один, начиная от базового лагеря на высоте 5300 до самой вершины на 8848. Это лестницы через трещины ледников и верёвочные перила на вертикальных участках. На высоте каждое движение отнимает много сил, и потому происходит в замедленном темпе. Далеко не все туристы хорошо владеют альпинистской техникой, и подъём-спуск занимает у них много времени. Многие банально боятся проходить глубокие трещины по узкому мостику из лестниц. Бывают и срывы: страховка удерживает людей, но их извлечение требует времени. Поэтому возле сложных участков выстраиваются очереди из десятков человек.
Скверной репутацией пользуется Ступень Хиллари – отвесный 13-метровый ледяной участок возле самой вершины. Название он получил в честь первовосходителя, новозеландца Эдмунда Хиллари. После землетрясения 2015 года этот участок оказался разрушен и превратился в нестабильное и ещё более опасное нагромождение камней.
Чистка Эвереста
В Непале только начинает прививаться культура чистоты. В столице Катманду ещё 10 лет назад не было урн, мусор все бросали себе под ноги. Вечером из подворотен выбирались беспризорные с мешками: они собирали мусор и получали за это деньги. До сих пор на горных маршрутах больше всего мусорят именно местные портеры. А на Эвересте за первые несколько лет восхождений скопилось огромное количество отходов: газовых баллонов, верёвок, упаковок от продуктов. Первая чистка Горы была организована в 2000-м году знаменитым гидом Апа Шерпой. Было вынесено порядка 3-х тонн мусора. В 2008 году он организовал "Eco Everest Expedition", которая очистила Эверест уже от 13 тонн. В 2014 году правительство Непала издало закон, по которому восходители должны предъявить свои использованные баллоны и прочий мусор не менее 8 кг на человека.
Стоимость восхождения
Восхождение на Эверест – самое престижное и дорогое из всех. Один только пермит стоит порядка 12 000 $. Плюс снаряжение, тренировки, акклиматизация, сопровождающий персонал. По новым правилам, каждый местный член экспедиции должен быть обеспечен дорогой «экстремальной» страховкой. В общей сложности надо ориентироваться на 50-60 тысяч долларов.
Эверест без кислорода
Количество кислорода на разной высоте сильно отличается. Уже на 5000 метрах в атмосфере содержится в два раза меньше кислорода, чем на уровне моря. Для человека без акклиматизации подняться сюда на вертолёте можно только с условием быстрого спуска, остаться на ночь – смертельно опасно. Высота Эвереста – 8848 метров: это уровень маршрутов дальней авиации. Но есть профессионалы, которые и сюда поднимаются без использования кислородных баллонов. Первыми были Райнхольд Месснер и Питер Хабелер в 1978 году. С тех пор официально бескислородное восхождение совершили 208 человек, в том числе 8 женщин.
Изменение климата и драка на Эвересте
На протяжении последних лет климат Гималаев начал меняться. Выпадает меньше осадков. Ледники стремительно тают, обнажаются провалы и осыпи. На высоте 6000 метров уже практически нет снега, это усложнило восхождения из-за камнепадов.
Не все альпинисты идут в составе групп. Наиболее сильные и профессиональные совершают восхождения в рамках спонсорских программ и не пользуются услугами местных гидов.
27 апреля 2013 года на Эверест шла тройка сильнейших альпинистов: Симоне Моро, Ули Штек и оператор Джонатан Гриффит. Они планировали скоростное восхождение без кислорода. На крутом участке из-под их ног скатилось несколько камней прямо на шерпов, которые прокладывали перила для туристов. Шерпы начали возмущаться. Ситуация не повлекла опасных последствий, восходители вначале пытались отшутиться, но в высотном лагере у их палатки собралось порядка сотни шерпов, которые кричали и угрожали убийством. При этом среди собравшихся шерпов были их друзья.
В какой-то момент ситуация обострилась: в тройку полетели камни, один из них попал в лицо Штеку. Моро увернулся от ножа, который распорол ему рюкзак. Восхождение было сорвано. Ули Штек поклялся, что больше никогда не пойдёт на Эверест.
Это было настоящее святотатство: нападение, совершённое на священной горе.
Налицо была провокация. Трое пострадавших - знаменитости, и происшествие сразу получило всемирную известность. Непал потерял свой статус надёжной страны, и 70 процентов восхождений на Эверест переместились на сторону Китая.
Эверест не простил святотатства
Спустя год, 18 апреля 2014 года, сошла лавина на шерпов, которые прокладывали лестницы к Эвересту через ледопад Кхумбу. Погибло 16 человек, 9 было ранено.
Спустя два года, 25 апреля 2015 года, мир потрясло известие о мощнейшем землетрясении в Гималаях. В историческое время катаклизмов такого масштаба не случалось. Для горной страны это была катастрофа. Сошло множество лавин и камнепадов. Разрушились дороги. Была уничтожена система только что засеянных террасных полей. В городах были разрушены храмы, простоявшие несколько столетий. На Эвересте сошло несколько лавин, только в базовом лагере погибло не менее 19 человек.
Точное количество погибших в результате катастрофы осталось неизвестным, но не менее 10 тысяч человек.
Многие священники – ламы, сочли эту трагедию местью Горы за конфликт, сфабрикованный на её склоне. Апа Шерпа утверждает, что нужно оставить эту вершину в покое хотя бы на несколько лет, иначе человечество ждут новые потрясения.
Сильнейший альпинист мира Ули Штек, несмотря на своё обещание, планировал новое восхождение на высочайшую вершину мира. Он погиб 30 апреля 2017 года во время акклиматизационного выхода на отрог Эвереста гору Нупцзе.
36 лет назад (8 мая 1978 года) на вершину Эвереста взошел один из величайших альпинистов, итальянец и его компаньон - австрийский альпинист
Это восхождение открыло новую строку не только в покорении Эвереста а в истории альпинизма - ведь восхождение на высочайшую вершину мира было совершено без использования кислородных баллонов, что до этого момента считалось невозможным.
Линия восхождения Месснера и Хабелера проходила по классическому маршруту (с Южного седла по Юго-восточному гребню). Тогда, для Месснера покорение Эвереста было четвертым восьмитысячником в его карьере (Нанга Парбат (1970), Манаслу (1972) и Гашербрум I (1975).
Это историческое восхождение на Эверест было совершено в рамках австрийской экспедиции под руководством Ханса Шелпа.
Мы, то есть Райнхольд Месснер (Reinhold Messner) и я Петер Хабелер (Peter Habeler), хотели отважиться на кажущееся невозможным – первовосхождение на вершину Эверест собственными силами, без искусственного кислорода.
Почти никто из тех, с кем мы говорили за прошедшие 2,5 года о нашей фантастической цели «Эверест честным путем без вспомогательного кислорода», не поддерживал нас в нашем решении. Наоборот, почти каждый, будь то альпинист, физиолог-высотник или врач, настоятельно отговаривали: «Это невозможно. Или вы совсем не подниметесь, или же вы больше не спуститесь. Если же Вам повезет, вы вернётесь назад заговаривающимися идиотами. Недостаток кислорода на этой высоте заставляет погибать клетки мозга уже через несколько минут. И как раз преимущественно те, которые ответственны за поддержание высших человеческих функций: сначала нарушается память, затем центр речи и, наконец, человек теряет зрение и слух. Эверест без кислорода – самоубийство» .
Опыты в барокамерах показали: начиная примерно с высоты 8.000 метров, угасает способность контролировать мысли и действия. В течение короткого времени наступает бессознательное состояние. На горе это означает верную смерть. Все большие победы над вершинами высотой более 8.000 м были достигнуты с помощью искусственного кислорода: Нанга Парбат, К-2, Лхоцзе.
Существовал только один антиаргумент. .
Когда мы ссылались на этот фактор, нам тотчас же возражали: «А что стало с Мэллори и Ирвином. Они исчезли при штурме вершины и никто их больше не видел. Они погибли на Эвересте, независимо от того, достигли они вершины перед своей смертью или нет» .
Наше восхождение на Эверест будет, конечно, ничем иным, как легкомысленным мальчишеским приключением. Как раз потому, что наше мероприятие у 95% всех посвящённых уже с самого начала считалось обречённым на провал. На этот раз мы готовились, по возможности, более основательно, чем в предыдущих экспедициях. При этом уже в первой фазе подготовки нам стало ясно, что мы должны быть отлично подготовлены не только технически и физически. Важнейшим для нас должно быть также душевное терпение, наша психическая выдержка.
Джон Хант, руководитель успешной экспедиции на Эверест в 1953 г., выразил это следующим образом: «Эверест подвергает альпиниста, неслыханным эмоциональным нагрузкам. Эти нагрузки можно победить только непреклонной решительностью и железной волей» .
Это должна быть борьба в одиночку. Не только с жуткой горой и её неизвестными опасностями, не только с физическим истощением, арктическим холодом, ураганом, снегом и недостатком воздуха, с коварной высотной болезнью, собственной «внутренней подлостью» и ужасной уверенностью, что если что-то случится там наверху, нет никакой возможности спасения, также, как и с мучительным залогом удивительного неверия, которое проявили по отношению к нам друзья, завистники и враги.
Победа с помощью техники для нас – не победа. Как можно действительно испытать человеческую работоспособность, если по настоящему не растратишь себя до конца?
Райнхольд Месснер и я пришли к одному и тому же пониманию каждый своим путём. Это причина, почему мы нашли друг друга и почему мы составили неделимую спортивную связку. Мы – не друзья в общепринятом смысле этого слова, «кореша», которые всегда держатся вместе. Очень редко мы говорим о личном. Вне нашей профессии мы почти не встречаемся. Тренируемся мы также чаще всего по отдельности. И всё же, вероятно, во всей истории альпинизма навряд ли есть и существуют два человека, которые так совершенно подходили бы друг другу. Мы понимаем друг друга без слов. Интуитивно каждый знает, что будет делать другой, каждый может в любой ситуации на сто процентов положиться на другого. Это почти граничит с метафизикой.
Мы говорили лишь, что хотим предпринять «попытку» взойти на Эверест без кислорода, что мы сразу откажемся от нашего замысла, если попытка окажется невозможной. В душе же мы хотели победы любой ценой. Но в то же время ни ценой нашей жизни, ни ценой нашего умственного и физического здоровья… Альпинизм на экстремальных высотах не имеет ничего общего с нормальным альпинизмом вообще. Там наверху каждый час превращается в мучение, а каждое движение – в тяжелую работу. На большой высоте становишься настолько беспредельно усталым, что вообще можешь поддерживать себя только чрезвычайным напряжением воли… на абсолютной границе физической и моральной работоспособности существует ещё прирост сил, который кажется появляется из самых глубин души и делает невозможное всё же возможным.
Уже в день прибытия в «Базовый лагерь» товарищи из передовой группы рассказали нам: «В этом году очень мало снега. Повсюду чистый лед. Будет очень тяжело» .
30 и 31 марта мы ожесточенно и молча продолжали работать, забивая фирновые, вворачивая ледовые винтовые крючья, натягивая веревки, прокладывая лестницы, а вечером, словно мертвые падали в палатку. Несмотря на большое физической напряжение, я не мог хорошо спать в эти ночи. Меня мучили головные боли, я метался и потел, и утро приходило словно избавление. Оптимизм остальных, которые предполагали достичь вершины без особых трудностей, удивлял меня всё больше и больше. Насколько мне известно, ещё не существовало экспедиции, в которой бы все участники могли точно рассчитывать подняться на самую вершину Эвереста. Будет считаться уже успехом, если вообще одна связка уверенно зайдёт на вершину и спустится вновь так же безопасно вниз. Погода оставалась хорошей.
Не было ни бури, ни больших лавин, а днём солнце так палило над лагерем, что мы сняли теплые пуховые вещи. Райнхольд Месснер был, как и я, не так оптимистичен. В нас обоих ещё крепко сидел страх от южной стены Дхаулагири, где буря и постоянный сход лавин вконец измотали нас и заставили повернуть назад. Точно также мы не забыли лишений на Хидден пике, где мы ожесточенно боролись за вершину и где смертельное изнеможение охватило нас до такой степени, что мы не раз намеревались отказаться от замысла и повернуть обратно.
Радостные стояли мы перед Долиной Молчаний. Справа громоздились обледенелые склоны могучего Нуптзе, слева – западное плечо Эвереста, с которого свисали огромные ледяные балконы, грозившие обвалиться в любой момент. Вся долина представлялась пустыней из снега и льда, угрожающей постоянными лавинами и ледовыми обвалами.
Нам предстояла одна из самых страшных ночей, пережитых мною. Гора начала обороняться от пришельцев.
Мы успели во время поставить палатку. Пурга превратилась в ураган: он бушевал и выл, и мы с трудом могли понимать друг друга. Словно затравленные мы расчищали свободную площадку. Ветер буквально вырывал ткань палатки из наших рук. С большим трудом нам удалось поставить стойки и закрепить палатку… Всё же ночь окончилась. С рассветом пурга немного стихла, и я торопился с возвращением. Это было 3 апреля, в пять часов утра. Мы были настолько ослаблены двумя бессонными ночами и холодом, что скорее плелись, чем шли. На обратный путь к «лагерю 1», который позднее мы проходили ровно за 2 часа, на этот раз нам потребовалось почти вдвое больше времени. Высота, пурга, холод и усилие, необходимое на прокладывание пути по глубокому снегу израсходовали мои силы, которыми я гордился всего несколько дней назад. Оглянувшись назад, я увидел среди неожиданно разорвавшихся облаков Эверест. Длинный снежный флаг развевался на его вершине, словно в насмешку или на прощание.
Если бы кто-нибудь сказал мне в этот час, что скоро я буду подниматься вновь, что подвергнусь ещё большим лишениям, и вновь буду подниматься, пока не буду стоять наверху, я счел бы его сумасшедшим.
«Лагерь 2» превратился в радостный палаточный город в снегу и служил отныне вторым «Базовым лагерем» для штурмовых команд.
Райнхольд и я – в одной связке, отправились в путь 10 апреля, уже давно было пора покинуть лагерь.
После нескольких дней бездеятельного сидения в лагере мы были полны нетерпения. Нам нужно было стать активными, нужно было что-то делать. Я чувствовал себя в великолепной форме. Мы прошли вверх до «лагеря 2» и 11 апреля были уже на стене Лхоцзе. Мы вновь вступали в область целины, так как до сих пор до нашей команды никто ещё не был здесь наверху. Наша задача – отыскать хорошую безопасную площадку для лагеря, поставить первые палатки и навесить перила на пути к лагерю. Мы навесили перила. Это был дьявольски тяжелый труд на чистом стеклянном льду. Мы могли продвигаться вперед только на передних зубьях кошек. Ветер сдул весь снежный покров; вперед продвигались очень медленно.
Мы приняли решение пройти традиционную площадку для «лагеря 3» на склоне Лхоцзе, поскольку она казалась нам слишком лавиноопасной. Но у нас не хватало веревок, чтобы закрепить перила на всём пути до места обычного лагеря 4, на высоте 7.200 м. Я спустился вниз после того, как на высоте 7.000 м мы израсходовали всю веревку, в то время как Райнхольд с двумя шерпами поднялся ещё на 200 м, чтобы разведать путь.
Итак, мы расстались в «лагере 2», это было 13 апреля. Райнхольд с двумя шерпами продвинулся до высоты 7.800 м. Я же спустился в базовый лагерь.
Позже, 15 апреля, Райнхольд также вернулся. В то время как Роберт Шауер с двумя шерпами продолжал работать наверху. 17 апреля он достиг Женевских скал.
В своем дневнике я записал: «18 и 19 апреля пурга и сильный снегопад». Погода снова ухудшилась. Работа по организации страховки (по обработке пути) приостановлена и изможденные люди вернулись в «Базовый лагерь», но 20 апреля буря стихла, прорвалось солнце и погода обещала быть снова прекрасной
Сразу после завтрака я отозвал Райнхольда в сторону: «Как ты считаешь – следует ли нам отважиться на первую попытку?» – «Почему бы нет?» – последовал его ответ. «В конце концов, мы имели право на первый штурм вершины» .
Это право означает также известное обязательство, поскольку остальная команда относилась к этому естественно с пристрастием и хотела также подниматься наверх. Любое промедление с нашей стороны задержало бы все предприятие. Когда мы сообщили о нашем решении всем, мы встретили единодушное одобрение... Исходя из опыта, связка-двойка лучше всего оправдала себя при штурме вершины.
21 апреля мы оставили «Базовый лагерь» и поднялись в сопровождении трех шерпов в «лагерь 1». Мы шли не спеша, не надрываясь, чтобы по возможности лучше привыкнуть к высоте.
В моем дневнике запись: От «Базового лагеря» до «лагеря 1» – около 2-х часов» . И добавка: «Самочувствие очень хорошее» . На следующий день мы дошли не спеша до «лагеря 2» и провели там очень холодную, но спокойную ночь. 23 апреля мы поднялись по склону Лхоцзе, который между тем был полностью обеспечен необходимой страховкой, в «лагерь 3». Я чувствовал себя великолепно. Вечером я был голоден. Я вытащил банку сардин в масле и съел её за один приём. Через некоторое время почувствовал легкую тошноту и чувство тяжести в области желудка. Вначале я не обратил на это никакого внимания, относя эти недомогания на влияние высоты. Все же мы находились по ту сторону границы в 7.000 метров! Моё состояние ухудшалось все больше и больше. У меня выступил холодный пот, под языком собиралась слюна; я вынужден был выйти из палатки, так как меня рвало.
Меня словно вывернуло всего наружу. Желудок и глотка горели огнем. Стало ясно, что у меня было сильное пищевое отравление. Когда из меня вышла вся горькая желчь, я заполз ослабевший до смерти в спальный мешок. Я знал: на этот раз я не достигну вершины.
На этот раз, а может быть, – вообще никогда. Высота, тошнота, боль, потеря жидкости и напряжение во время рвоты – само по себе уже смертельная опасность. Идти дальше без кислорода было бы чистым безумием. И ко всему прочему к утру поднялась пурга.
«Мои дела плохи, Райнхольд» , – сказал я – «Вероятно, я испортил желудок сардинами в масле. Я не смогу идти. И ты тоже возвращайся. Погода будет плохой. Пурга. Слишком опасно» .
Я думаю, он был очень разочарован, но не сказал ничего. Достичь вершины один он не сможет. Но и спускаться он тоже не хотел. Поэтому он хотел дойти до Южной седловины и там, на высоте 8.000 м, соорудить «лагерь 4».
Итак, он отправился с двумя шерпами. У него было с собой две палатки, два примуса, один газовый баллон, прочее снаряжение и продукты питания. Я чувствовал себя скверно, но хотел непременно спуститься из-за плохой погоды с тем, чтобы дождаться Райнхольда в «Базовом лагере». Наша первая попытка восхождения на вершину потерпела неудачу. Теперь попытаются сделать это другие.
Мы оба были на волосок от гибели, разделившись в этот день. Поднявшаяся пурга закручивала снег, и вскоре три фигуры исчезли из поля зрения.
После этого я начал спускаться. С каждым шагом я становился слабее. Изнуренный я то и дело опирался на ледоруб и отдыхал несколько секунд, прежде чем продолжить спуск по желтым веревочным перилам. Я чувствовал, что если я не буду спешить, то у меня не хватит сил дойти в спасительный лагерь.
Появился туман, такой густой, что когда я добрался до подножья склона Лхоцзе, где заканчивались перила, то ориентировался с трудом.
В непробиваемой снежной пурге я потерял ориентацию, не зная куда идти: влево или вправо... Наконец я встретил один из маркировочных флажков и, спустя примерно час, прибыл в «лагерь 2».
Когда я, спотыкаясь, один подходил к лагерю, у моих товарищей были испуганные лица.
Должно быть, я выглядел ужасно. А что стало с Райнхольдом? Я не знал этого. Но было ясно, что он и два шерпа боролись за жизнь там, наверху, на Южной седловине.
27 апреля в «Базовый лагерь», шатаясь, пришел древний бородатый мужчина, сопровождаемый двумя мальчиками с лицами стариков. Райнхольд Месснер и два его шерпа. Две ужасные ночи без кислорода на высоте свыше 8.000 метров оставили на них следы. Шерпы были скорее мумиями, чем живыми, в то время как Райнхольд Месснер, который двигался все время в замедленном темпе, мог ещё сообщить, что произошло. Он говорил при этом очень медленно, и его голос звучал словно издалека.
Они продвинулись до Южной седловины, до площадки предусмотренной для «лагеря 4».
Но уже на пути их полностью захватила буря. С невероятными усилиями Райнхольду и двум шерпам все же удалось кое-как поставить палатку. Однако, после этого у них уже не было сил. Шерпы были полностью апатичны, они считали, что умрут. Райнхольд попытался поддержать их дух, хотя сам устал до невозможности. Но он единственный знал, что если они заснут, то умрут от переохлаждения. Когда неожиданно с громким треском порывом урагана разорвало палатку, их положение стало почти безнадежным. И все же Райнхольду удалось на время заштопать палатку. Он вскипятил чай и вливал его в шерпов, которые в паническом страхе залезли в спальные мешки и больше не двигались. Он сам также выпил, сколько мог, горячего напитка. У них было ограниченное количество продуктов и их ни в коем случае не хватило бы для длительного пребывания. У них не было с собой и искусственного кислорода… Райнхольд и двое сопровождающих его провели в «лагере 4» две ночи и один день. Большую часть времени Райнхольд потратил на то, чтобы помешать заснуть обоим шерпам. Он ворчал на них, угрожал и ругал, и вновь расталкивал и будил их.
Мы оставались в лагере до 1 мая, позволили себе окончательно придти в себя и, наконец, стали в такой фантастической форме, в какой не были на протяжении всей этой экспедиции. Полагаю, только сейчас я был по-настоящему акклиматизирован. Это относились и к Райнхольду, который, буквально, расцветал с каждым часом. Погода была великолепной, и для нас обоих было ясно: сейчас или никогда.
2 мая мы были вторично готовы к штурму вершины. На этот раз мы должны это сделать. В случае второго провала у нас не будет ни моральных, ни физических сил, чтобы предпринять третью попытку. Но и на этот раз мы были осторожны в наших предсказаниях при прощании с лагерем. Мы никогда не утверждали: «Мы покорим Эверест без кислорода». Самое большее мы говорили: «Мы хотим попробовать», что для Райнхольда означало не меньше, как: «В любом случае я попытаюсь идти до границы возможного».
В одном мы были очень определенны и постоянно подчеркивали это: «Ни в коем случае мы не пойдем на Эверест с кислородом. Если будет невозможно идти дальше без дыхательной маски, мы повернем назад. Мы откажемся». Это было нашей философией, и эту точку зрения мы уяснили раз и навсегда. Для других и для себя.
Мы поднимались без отдыха, оставив позади «лагерь 1», и сразу же пошли вверх к «лагерю 2». В этот день было жарко. В тени палатки мы измерили температуру – плюс 42 градуса. Воздух не шелохнется. На вершине также было безветренно, что способствовало победе команды Найрца.
В «лагере 2» мы услышали по рации сообщение Найрца об успехе. Перекрывающие друг друга голоса врывались в микрофон. И мы в ответ заорали, перебивая друг друга, и до безумия радовались вместе с ними.
Мы радовались за них и за нас, поскольку идеальные погодные условия равным образом обещали нам удачу.
Мы в нормальном темпе, не торопясь, поднимемся в «лагерь 3». Эрик Джонс хотел бы пойти с нами. Он хочет поснимать для кино. Возьмём двух шерпов. Они должны будут нести кое-что из нашего снаряжения и, возможно, помогут пробивать ступени на пути от «лагеря 3» к «лагерю 4».
6 мая за 4 часа мы поднялись в «лагерь 3». Путь был дальний и крутой, но он был уже знаком нам. Мы шли, совершенно не напрягаясь, и я отбросил далеко все сомнения. Как-нибудь, думал я, пройдем.
Путь к «лагерю 3» был с давних пор своего рода пробным камнем. Мы потратили на подъём всего четыре часа. Такое время не было достигнуто никем из наших спутников даже приближенно. Эрик Джонс, шедший также с нами, был в пути восемь часов.
Хорошее предзнаменование. Мы чувствовали, что на этот раз нам может повезти. Мы ели суп и пили громадное количество чая. Выпили, так сказать, в запас, так как чем выше мы заберёмся, тем труднее будет растопить достаточное количество снега на примусах. Впрочем, делать было почти нечего, и говорить тоже почти не о чем.
Единственная забота – как можно больше спать. Райнхольд и я, оба взяли с собой снотворные средства.
Вместе с Эриком Джонсом очень рано утром 7 мая мы оставили «лагерь 3» и отправились на утомительный участок подъема через Южную седловину к «лагерю 4». С безоблачного неба сияло солнце, и мы чувствовали себя ещё бодрыми и сильными.
Ночной ветер намёл высокие сугробы снега и мы шли, проваливаясь выше колен. При этом нам, прежде всего, помогал наш любимец шерп – Тати. Эрика Джонса мы вскоре потеряли из виду. Он продвигался со своей камерой далеко не так быстро. И мы также начали постепенно ощущать высоту. Не удивительно, тем временем мы перешли границу 7.000 метров. Усталость переходила на ноги и делала их тяжелыми, как свинец. Дыхание было коротким и поверхностным и было такое чувство, что вообще не продвигаешься вперёд.
И на этот раз мы сделали своё дело через четыре часа. Мы прилично выдохлись, когда показался лагерь на Южной седловине. Ожидая Эрика, вскипятили чай. Но Эрик не появлялся. Он либо не очень спешил, либо повернул назад. Прошло 2 часа… Три… О нём всё ещё ничего не известно. Мы начали серьезно беспокоиться. В конце концов, он шел, как и мы, без кислорода. Надеемся, что он не заработал коллапс.
Однако Эрик, вел себя как настоящий англичанин. Он появился ровно в 5 часов (время традиционного английского чаепития) изнурённый – упал и выдохнул: «Пожалуйста, чаю!». Он затратил на это расстояние восемь с половиной часов. Он был смертельно измотан и, несмотря на это, был склонен к шуткам. В пути его соблазнила женщина – йети, утверждал он, не моргнув глазом. Но потом он всё же сознался, что порою думал, что уже не дойдет наверх до нас.
Было ясно одно: связка – тройка с ним очень обременит наше восхождение. Мы не можем позволить себе тратить так много времени, не подвергая себя опасности. Эрик сознавал это и отказался от предложения использовать два кислородных баллона, которые были занесены на Южную седловину для нас. Это было бы для него не достаточно спортивно. Лучше он останется в лагере и снимет для кино только наш уход и возвращение.
Ночь была холодной. Несмотря на тройные спальники, у нас сильно мерзли руки и ноги. Мы прижались как можно плотнее друг к другу. Я снова задавал себе вопрос, как собственно смог Райнхольд выдержать две ураганные ночи здесь вверху без последствия для здоровья.
О сне нечего было и думать, и в 3 часа утра Райнхольд был уже занят приготовлением чая. Мы хотели принять еще 3-4 литра жидкости. Но он потратил бесконечно много времени, пока превратил нужное количество снега в чай.
Между тем было уже полшестого. Мы собрались и одели кошки в палатке; затем вышли наружу. Это было 8 мая 1978 года. Сегодня мы хотели либо сделать вершину, либо отказаться от неё навсегда, ибо при любых обстоятельствах мы хотели избежать ещё одной ночевки между Южной седловиной и главной вершиной в отличие от других. Итак, мы должны будем преодолеть недостающие 848 метров по высоте единым огромным усилием.
По крайней мере, у нас есть одно преимущество. Нам не нужно беспокоиться, хватит ли кислорода. Однако, одновременно я должен был удивляться собственной глупости. Уже уходя, я почувствовал, как начинаю страдать от высоты. Я стал медлительным, а мои ноги свинцовыми, и у меня не было абсолютно никакого воодушевления. Если всё это обострится, то я не дойду даже до Южной вершины.
Я целиком и полностью сконцентрировался на восхождении, регистрируя каждый свой шаг, и пытался распределить свои силы и использовать их экономно.
О возвышенных помыслах или чувствах не могло быть и речи. Мой кругозор был очень узким, ограничивался самым необходимым. Я видел только свои ноги, только следующие предстоящие шаги и зацепки и двигался, словно автомат. Я полностью отключился и думал только о следующих пяти метрах впереди меня. Я думал не об Эвересте, не о нашей цели. Было важно только то, что я оставил позади эти пять метров. Больше ничего. Если же я и думал о чём-то другом, так это о том, как охотно бы пошел отсюда вниз. Мне всё больше не хватало воздуха. Я был близок к удушью. Я вспоминаю ещё, что единственное слово проносилось в голове в такт моим шагам: «Вперед, вперед, вперед…». Словно тибетское заклинание. Я переставлял ноги механически…
В этой первой фазе восхождения Райнхольд получил небольшое преимущество. В то время как я был занят тем, что будил Эрика Джонса, мой партнер уже вышел вперед. До Южной вершины мы хотели идти не связываясь. Для самого верхнего участка Райнхольд нёс на своём рюкзаке 15 метровый конец веревки. У меня была камера, запасная одежда, очки, а также кое-что из еды.
Я увидел Райнхольда незадолго до начала крутого взлета, ведущего вверх к ЮВ гребню. Он сидел на скальной площадке и смотрел мне навстречу. Отсюда мы прокладывали следы, сменяя друг друга. Склон, на котором мы находились, был настолько заметен снежными завалами, что мы погружались выше колен. К тому же появился туман, настолько плотный, что мы боялись потерять друг друга из виду… Иногда я останавливался, вбивал ледоруб в снег, опирался на него четверть или полминуты, жадно хватал воздух, словно рыба на суше, и пытался отдохнуть. После этого ясно почувствовал, как мои мускулы наливаются с новой силой и я мог пройти ещё десять или двадцать шагов.
Странным образом, после того, как я преодолел несколько сот метров по высоте, я уже не ощущал вялость. Наоборот, было как-то легче идти. Может быть причина в том, что мы всё же несколько лучше привыкли к этой трудно представляемой высоте.
Естественно, переход по глубокому снегу пожирал невероятно много сил. Поэтому там, где была возможность, мы переходили на обледенелые скалы, где ветер сдул снежный покров. Хотя лезть по обледенелым скалам технически было сложнее, чем пробивать ступени в глубоком снегу, нам давалось это легче. Мы настолько вынуждены были концентрироваться на каждом шаге, каждой зацепке, что у нас не оставалось времени думать об утомлении.
Через четыре часа, около половины десятого мы стояли перед палатками «лагеря 5» на высоте 8.500 метров. До этой высоты дошел также Нортон, также как и мы, без кислорода. Отныне мы вступали на абсолютную целину. Мы были полностью предоставлены самим себе. Если с нами что-нибудь произойдёт, то никакая спасательная группа не сможет подойти, чтобы помочь нам, ни один вертолёт, ничто. Самый незначительный инцидент означает верную смерть.
Райнхольд и я часто говорили о том, что в этой последней базе будет невозможно, оказать друг другу взаимную помощь, если что-то случится. Хотя мы были невероятно близки друг другу, и составляли неразрывное целое, всё же мы были единодушны: если один из нас попадет в беду, другой должен непременно попытаться, не взирая ни на что, спасать себя. Незначительных оставшихся сил, навряд ли хватит для самого себя. Любая попытка спасения или оказания помощи другому была заранее обречена на провал.
Я сидел перед маленькой палаткой, которая со стороны горы была вдавлена в снег, а в это время Райнхольд отчаянно пытался разжечь примус в палатке, чтобы приготовить чай. Я прижался к стенке палатки, чтобы отдохнуть в месте, защищенном от ветра, и пристально смотрел в туман. Иногда на какое-то мгновенье стена тумана разрывалась, и далеко под собой я видел долину Молчания, я видел Лхоцзе и вновь смотрел вверх к Южной вершине, где огромный снежный флаг, указывал на то, что там вверху господствовал намного более сильный ветер, чем у нас в «лагере 5».
Погода, несомненно, ухудшится. Период хорошей погоды заканчивался. Возможно, вместе с ним заканчивалась и наша попытка восхождения на вершину, и наша экспедиция на Эверест срывалась раз и навсегда. Ибо я чётко чувствовал, второй раз я не поднимусь сюда. Уже сейчас у меня было огромное желание повернуть назад. Организация бивака здесь в «лагере 5», в ожидании возможно лучшей погоды совсем исключалось. Тогда мы, вероятно вообще не смогли бы выйти из палатки. И ни в коем случае у нас уже не будет физических или духовных сил, идти дальше вперед. Нашей энергии, самое большое, хватит на спуск. Продолжение восхождения в таких условиях было бы «дорогой без возврата».
Конечно ни у Райнхольда, ни у меня не было времени думать об этих опасностях. Стремление идти дальше преобладало над всем, оно победило желание повернуть обратно или, по крайней мере, заснуть. Во всяком случае, мы хотели идти дальше вверх, хотя бы до Южной вершины, высотой 8.720 метров. Покорение Южной вершины без кислорода было бы также грандиозным успехом. Оно явилось бы доказательством, что когда-то станет возможным добраться и до главной вершины только за счет человеческой силы. Мои размышления продолжались ровно полчаса, пока Райнхольд готовил чай. Мои соображения были и его соображениями. Мы без слов обменялись ими и были едины в том, чтобы продолжить штурм вершины. Мы вновь отправились в путь. Хорошую помощь в смысле ориентации нам оказали следы от предыдущих восходителей, которые можно было ещё видеть на снегу.
Облака набегали с ЮЗ из угла плохой погоды Гималаев. Мы ещё больше должны были спешить, так как это не предвещало ничего хорошего. Мы находились в нижнем пределе потока неистового ветра скоростью 200 километров в час… Райнхольд и я фотографировали и снимали при первой возможности. При этом мы должны были снимать наши солнцезащитные очки и верхние рукавицы. С каждым разом становилось труднее снова натягивать рукавицы. Но последствием их отсутствия явилось бы быстрое отмирание и обморожение рук.
Поскольку дальнейшее движение по глубокому снегу было уже невозможно, мы свернули влево на ЮВ гребень. Стена обрывалась здесь на ЮЗ на 2.000 метров. Неверный шаг и мы упадем вниз в долину Молчания. Свободное лазание на грани жизни на разрушенных скалах без веревки требовало исключительной собранности. Райнхольд шел рядом. До Южной вершины я шел первым. Совершенно незаметно мы прошли через облака и вдруг оказались на предвершине горы, так сказать, на последней станции перед нашей целью, и в этот момент ураган со всей силой обрушился на нас.
Наши физические резервы были израсходованы. Мы были настолько выкачены, что у нас почти не было уже сил пройти за один раз пять шагов. Мы должны были останавливаться снова и снова. Но ничто на свете не могло нас теперь удержать.
Мы связались друг с другом, поскольку на вершинном гребне были большие карнизы, как уже описывал Хиллари, правда в случае опасности веревка не помогла бы нам.
Мы тащились вперёд в темпе червяка, доверившись только своему инстинкту. Солнце блестело на снегу, и воздух над вершиной был такой интенсивной голубизны, что казался черным. Мы были совсем рядом с небом. И мы своими собственными силами поднялись сюда, сюда к месту пребывания богов.
Движением руки Райнхольд показал мне, что теперь он хочет идти впереди. Он хотел заснять, как я буду подниматься по гребню, а подо мной бушующее море облаков.
Он должен был снять очки, чтобы лучше установить камеру. Я заметил, что его глаза выглядели воспаленными. Но я не придал этому значения, также как и он. На высоте 8.700 метров, не выше, мы, очевидно, достигли такой точки, где отказали нормальные функции мозга или, по крайней мере, сильно ограничились.
Несмотря на эйфорию, физически я совершенно выбился из сил. Я шел уже не по собственной воле, а чисто механически, словно автомат. Я уже не осознавал сам себя и мне казалось, что здесь вместо меня идёт совсем другой человек. Этот другой дошел до ступени Хиллари, того очень опасного взлёта на гребне, поднимался и тащился выше, по ступеням, выбитым предшественниками.
Он ступил одной ногой в Тибет, а другой – в Непал. Слева – отвес в 2.000 метров в сторону Непала, а справа – на 4.000 метров – в Китай. Мы были одни – друг и я. Райнхольд, хотя и связанный со мной коротким куском веревки, больше не существовал.
И тогда я начал молиться: «Господи, позволь мне невредимому дойти до вершины. Дай мне силы остаться в живых. Не дай мне пропасть здесь наверху». Я полз на коленях и локтях дальше и невероятно молился, как никогда прежде в своей жизни. Это словно было разговором с глазу на глаз наедине с высшим существом. И вновь я увидел себя ползущим дальше, ниже меня, рядом со мной, выше и выше. Он двигал меня на высоту. А затем я вдруг снова стоял на своих ногах. Я очнулся. Я стоял на вершине.
Это было в 13:15 8 мая 1978 года. И здесь снова был рядом Райнхольд, его камера и трёхногий китайский топографический знак.
Мы пришли. Мы бросились друг другу на шею, всхлипывая и заикаясь, что-то лепетали и не могли успокоиться. Слёзы текли из-под очков по бороде. Мы вновь и вновь обнимались, прижимая друг друга и снова бросались друг другу на шею, смеясь и плача одновременно. Мы были спасены и освобождены. Избавлены от нечеловеческого принуждения подниматься дальше.
После слёз и освобождения пришли пустота, печаль, разочарование. Что-то было отнято у меня, что-то, что было для меня очень важным. Что-то, что наполняло меня, было пройденным, и я был изнурен и пуст.
Никакого чувства триумфа или победы. Я смотрел на окружающие горные вершины: Лхоцзе, Чо-Ойю. Панорама Тибета была закрыта облаками. Я знал, что стою теперь на самой высшей точке земли. Но мне было это безразлично. Теперь я хотел только одного: назад, назад в тот мир, из которого пришел. Насколько можно быстрее. Я отрезал от веревки, которой я все ещё был связан с Райнхольдом, конец длиной в 1 метр и прочно закрепил на китайском топографическом знаке, в качестве доказательства того, что мы были здесь наверху.
Спуск не представлял собой ничего героического, в такой же степени, как и подъем. На пути вверх мной руководила сила, которую я не могу определить, а вниз я бежал, гонимый властью, которую я очень хорошо могу описать: это было чистая воля выжить. В одно мгновение я оставил за собой ступень Хиллари, пересек вершинный гребень и начал взбираться на контрвзлёт перед Южной вершиной.
И здесь произошло то, с чем я уже был знаком по опыту прежних экспедиций: на спуске почти невозможно преодолеть даже незначительный взлет. «Сил больше нет» – подумал я, опускаясь в снег перед Южной вершиной. Я поз вверх буквально на четвереньках. Я достиг Южной вершины, обернулся и увидел Райнхольда, который как раз прошел ступень Хиллари. На Южной вершине я решил спуститься не по обычному пути через ЮВ гребень, а «съехать», как это называется на языке специалистов по восточному склону. Я сел на снег и просто заскользил по крутому склону вниз, используя ледоруб в качестве руля. Ногами я тормозил. Однако перед этим я прочертил клювиком ледоруба на снегу три или четыре стрелки в направлении движения, чтобы тем самым показать Райнхольду мой путь спуска.
Он видел, наверное, эти стрелки, но не захотел подвергать себя риску и избрал утомительный путь по гребню. Я же, в противоположность этому, не думал о лавинной опасности и о том, что ниже меня стена круто обрывалась на 4.000 метров вниз. Расстояние в 200 метров по высоте от «лагеря 5» я преодолел, скользя на «пятой точке». После чего встал, пересек ЮВ гребень и повторил маневр от «лагеря 5». Правда, теперь, я должен быть осторожнее потому, что мне приходилось время от времени останавливаться и спускаться по скальным стенам, которые мы проходили на подъеме. Странным образом, я не чувствовал облегчения с постоянным уменьшением разреженности воздуха. Напротив, у меня было чувство, что мне ещё больше не хватает воздуха, чем при подъеме. Мои ноги дрожали на скальных участках и сердце бешено колотилось. Незадолго перед Южной седловиной, то есть совсем недалеко от цели я спрыгнул со скал на снег. При этом сошла снежная доска. Теперь все шло быстрее, чем мне хотелось. Я перевернулся несколько раз, потерял ледоруб, защитные очки, мои кошки сорвало с ботинок. Кошки я позднее нашел. Они висели на укрепляющих ремнях. В какой-то миг я почувствовал колющую боль в правой лодыжке. Я, вероятно, ударился о камень. Однако, несмотря на такой бурный спуск, я прибыл вниз невредимым. А здесь был ещё Эрик Джонс. Он наблюдал мой головокружительный спуск и опасался при этом худшего. Он полагал, что сход снежной доски разовьется в лавину, из которой уже не выберешься. Он покинул лагерь и пошел навстречу, чтобы помочь мне. К его большому удивлению я встал и с трудом заковылял ему навстречу.
Я обнял Эрика и пролепетал: «Мы взошли на Эверест без кислорода». Вновь я был растроган до слёз. На этот раз от изнеможения. Но Эрик не мог разделить моего умиления. Он только посмотрел на меня с неописуемым выражением лица. Так, вероятно, должен смотреть тот, кому повстречался призрак. Только немного позднее я понял почему. Я должен был выглядеть ужасно. Я разбил лоб, и он кровоточил. Я потерял очки. И мои глаза были заклеены льдом. Мой нос был темно-синим, почти черным от холода, а борода – белоснежной ото льда. Истощенный я выглядел, как живой труп. Точно также выглядел Райнхольд, когда, пришел, пошатываясь в лагерь полчаса спустя. Я упал в палатку, схватил рацию и заорал в неё: «Мы были без кислорода на вершине». Мне было безразлично, слышал меня кто-нибудь или нет. Я просто должен был кричать в мир. Но «Бык» находился в этот момент в «лагере 2» у рации, которая была включена все время на «прием», на случай нашего возвращения. Он ответил мне звериным криком. По рации я слышал колоссальный шум в лагере.
В 1 час 15 минут я стоял с Райнхольдом на вершине. Через четверть часа я начал спуск. А сейчас я узнал от Эрика, что времени было около половина третьего. Таким образом, путь от вершины до «лагеря 4» я проделал ровно за час – на подъем нам потребовалось почти восемь часов.
Райнхольд пришел на полчаса позднее. Я не знаю, каким образом он нашел лагерь. Это было подлинным чудом, потому что у него была снежная слепота. Его глаза были красными от воспаления, и он не мог даже различить чашку с чаем, которую я протянул ему. У меня самого была однажды обычная снежная слепота. Но у Райнхольда это превосходило все, что я видел до сих пор. К тому же появились резкие боли в глазах, которые доводили Райнхольда почти до сумасшествия. У нас под рукой не было ни глазной мази, ни обезболивающих средств. Либо вверх не захватили никаких медикаментов, либо их израсходовали и больше не пополнили. У меня были только мои обычные, правда, сильно действующие, болеутоляющие таблетки, которые я всегда вожу с собой. Три из них я дал Райнхольду, которому становилось всё хуже и хуже.
Ночью Райнхольд кричал от боли. Он всхлипывал и плакал. «Петер не оставляй меня одного. Прошу тебя, ты должен остаться со мной!.. Не спускайся один, без меня», – просил он меня все снова и снова. Он думал, естественно, о нашем уговоре, что в подобном случае здоровый должен попытаться спасать себя. Но меня не нужно было об этом и просить, для меня это было само собой разумеющимся. «Я не оставлю тебя одного, Райнхольд. Прошу тебя, верь мне. Я останусь с тобой. И мы вместе сойдем вниз. Мы совершенно определенно спустимся. И к тому же нам поможет Эрик».
Правда, я умолчал о том, что состояние Эрика было также не очень хорошим. Он поморозил пальцы рук и ног, и под воздействием высоты стал вялым и апатичным. Определенно, он не будет большой помощью – чего доброго ему самому потребуется помощь.
Я был совсем один с ответственностью за обоих моих друзей. Также как Райнхольд был тогда один с ответственностью за обоих шерпов. И точно как тогда, совершенно неожиданно началась сильная буря. Она свистела и завывала над Южной седловиной, хватала и трясла маленькие палатки. Плюс к этому ещё всхлипывания и умоляющие просьбы Райнхольда. И снова я молился. На этот раз за друга.
Я помог Райнхольду одеться и в 6 часов утра – это было 9 мая, мы покинули палатку. Только теперь я заметил, что сам видел всё расплывчато. Итак, больше ничего не остается кроме спуска вниз. Райнхольд и я оставили лагерь первыми, Эрик следовал за нами шаг за шагом, на ощупь спускались мы по Южной седловине в направлении Лхоцзе. Буря обрушилась на нас со всей силой и, казалось, стало ещё холоднее. Однако теперь я был ответственным не только за себя одного, и это отвлекало меня от собственных бед.
Мы добрались до перил, которые были навешены на склоне Лхоцзе, прищелкнули страховочные карабины на веревку и почувствовали себя несколько в безопасности, поскольку теперь нам не нужно было самим искать путь, и мы могли следовать по веревкам, закрепленным на скалах и льду. Прежде чем начать спуск по вертикали нам следовало преодолеть два длинных траверса по стене. Несмотря на жалкое состояние, Райнхольду удалось спуститься в «лагерь 2» своими собственными силами. Хотя он не владел собой, все же он прошел стену с фантастической надежностью… Я не мог помочь ему при спуске, не мог помочь и Эрик, которому самому нужно было отчаянно бороться… «Лагерь 3» мы достигли рано утром. Было пусто. Мы просто залезли в палатку и надеялись, что скоро взойдет солнце и согреет нас.
Во время небольшой паузы в «лагере 3» мы отдохнули совсем незначительно. Я всё ещё был смертельно изнурен и у меня ещё дрожали ноги. Но нужно было спускаться и перспектива дойти в недалеком будущем до передвижного «Базового лагеря», заставляла нас держаться. Поздно после обеда мы вновь были на склоне Лхоцзе. Перила привели нас до подножия стены. Затем мы должны были преодолеть пологий, но очень трудный участок пути. Мы больше не связывались, но я все же протянул Райнхольду свою лыжную палку, чтобы он смог за неё крепко держаться. Так я осторожно вел его по льду мимо бесчисленных ледовых трещин. Он все ещё почти ничего не видел, и то и дело должен был останавливаться и отдыхать.
«Больше не могу, я не пойду дальше» – говорил он. Он видел ледовые трещины там, где их не было, и страдал галлюцинациями. Но мы не должны были задерживаться. Мы все ещё не выбрались из зоны опасности, зоны смерти. Если в пути нас захватит врасплох ночь – мы пропали. Ни Райнхольд, ни я не перенесли бы ночевки под открытым небом, для этого мы были слишком ослабевшими. Нам просто необходимо было продолжать идти. И как тогда Райнхольд подгонял шерпов, так теперь я торопил его. Я не позволял ему останавливаться, заставлял его идти вперед и гнал всякий раз, как только он хотел сдаться. При этом я охотнее всего сел бы рядом с ним. Я должен был притворяться сильным и смелым, хотя сам выбился из сил.
У меня болело всё тело, и ушибленная лодыжка причиняла адские мучения на каждом шагу, мозг словно горел огнем.
Если уж мне было так жутко плохо, то насколько хуже должно было быть Райнхольду, полностью беспомощному и целиком полагающемуся только на меня.
Так мы шли, больше спотыкаясь и падая, нежели продвигались два с половиной часа, пока, наконец, перед нами не вынырнули, словно фата Моргана, пестрые палатки передвижного «Базового лагеря». Ликующие, готовые оказать помощь, заботливые шерпы бросились нам навстречу. Был чай, много чая и снова чай. Мы были настолько высохшими… наши лица напоминали лица стариков.
Около 2 месяцев миллионы пользователей следили за этим невероятным приключением! Два американских альпиниста и фотографа — Кори Ричардс (Cory Richards) и Эдриан Бэллинджер (Adrian Ballinger), решили подняться на Эверест без кислорода, и сделали это! Кори покорил «крышу мира», Эдриан повернул назад всего в 248 метрах от нее.
Кори и Эдриан начали восхождение со стороны Тибета. С самого начала своего приключения фотографы делились кадрами и впечатлениями в своих инстаграм-аккаунтах: шутили, рассказывали об особенностях самочувствия на высотах, под которые человеческий организм не способен адаптироваться, размышляли о том, что же толкает людей на покорение вершин.
Как рассказывают альпинисты, в течение акклиматизационного периода стало понятно, что Боллинджер подготовлен лучше, — ранее он достигал вершины Эвереста шесть раз, используя кислород. А вот Кори Ричардсу о время штурма вершины в 2012 году с Национальной географической экспедицией потребовалась медицинская помощь.
Утром 24 мая 2016 года Ричардс достиг вершины, как и предполагалось, без кислорода! Это смогли сделать всего около 200 альпинистов со всего мира. Первыми были Рейнхольд Месснер и Питер Хабелер, которые взошли на «крышу мира» без кислородных баллонов в 1978 году. Для подъема на вершину с высоты 8 300 метров до 8 848 метров Ричардсу потребовалось восемь часов.
Боллинджер повернул назад на высоте 8 600 метров. Он принял это непростое решение, поняв, что физических сил недостаточно.
Adrian Ballinger: «Я чувствую себя очень разбитым. В конце концов, я все-таки добрался до 8 600 метров без кислорода. Но я глубоко разочарован. Тем не менее, я счастлив, что у Кори всё получилось. Сейчас я думаю о том, что я мог сделать по-другому, чтобы тоже достигнуть успеха. У меня было несколько крайне тяжелых ночей перед восхождением на вершину на высоте 7800 и 8300 метров. Мне так и не удалось согреться — температура тела была слишком низкой. Когда мы начали подниматься, я знал, что увствую себя не на 100 процентов. Вопреки прогнозам погоды начался легкий ветер. Меня начала начал бить озноб, Кори заметил, что я не разговорчив, а это на меня совсем не похоже. На такой высоте бывают моменты, когда ваше тело просто говорит — „достаточно“. И вы должны его слушать. Я благодарен себе, что прислушался к внутреннему голосу и повернул назад. Спустя несколько часов мы смогли отпраздновать победу Кори! Высокий шанс на провал был одной из причин, почему я изначально хотел сделать это».
На высоте 8 600 метров Эдриан Боллинджер повернул назад
Возможно, главная ирония всей этой истории заключается именно в том, что на вершине Кори не удалось снять практически ничего. В то время как за ходом экспедиции в режиме он-лайн наблюдали миллионы подписчиков! После того как он сделал несколько размытых селфи, его телефон «умер», что стало «самым трагичным моментом приключения».
Путь к вершине и селфи Кори Ричардса на пике Эвереста. После этого его телефон выключился.
Кстати, в этом сезоне, по крайней мере 20 человек пытались подняться на Эверест без кислорода, и только пятерым из них это удалось. В том числе, это сделали две альпинистки — Carla Perez и Melissa Arnot, — они стали 7-й и 8-й женщинами, поднявшимися на Эверест без кислорода.
